Жемчужина - [7]

Душой бессмертной в тех горах,

А то бы телом и зачах

Так, что травница ни одна

Свет не зажгла б в моих очах, —

Навек померкла бы луна.

XIX

92.

И вдруг (луна на небосклон

Вот так восходит, и ночь светла)

Увидел я: со всех сторон

Толпа — о дивные дела!

Не звал их колокольный звон! —

Толпа юниц во град втекла

В сиянье царственных корон

Жемчужных — каждая бела,

Как у жемчужины была,

И на груди сверх одеянья,

Одна жемчужина цвела —

Перл радости и ликованья.

93.

И ликование текло

По улицам — их берега,

Как золоченое стекло,

А королевы, как снега, —

Сто тысяч их, не мене, шло.

Шел Агнец! Все Его рога

Из злата — им же семь число,

Руно на Нем, как жемчуга.

Шли, не толкались, — дорога

Любая Богу в предстоянье! —

Шли, как к обедне. Недолга

Дорога к трону в ликованье.

94.

О ликовании толиком

Сказать — нет слов. Господь идет!

Все старцы пред Господним ликом

Ниц пали; под высокий свод

Курения в числе великом

Сонм ангелов вознес. И вот,

Воссел Творец! Нет меры кликам

И радости, и все поет.

Сквозь землю даже под испод

Небесных Сил течет звучанье:

Творца поет Его народ —

И я, тихонько, — в ликованье.

95.

О ликовании моем

Тож не сказать. Впервой сознав,

Я понял: Тот, Кого поем,

Он выше всех похвал и слав!

Всевышний светел был челом,

Был Он спокоен, величав,

Под сердцем же, где острием

Копье вонзилось, плоть прорвав,

От раны был весь бок кровав.

Мой Боже, кто ж Тебя? Страданье

Сожгло бы грудь и весь состав,

Когда б не Божие ликованье.

96.

Ликует Он! Как нам понять?

Христовы раны столь кровавы,

Но светел лик Его и стать

В сиянье радости и славы!

Ликуют сонмы — Божия рать,

Его жемчужные оправы;

Моя жемчужина — я, глядь,

А он уж пуст, тот берег, правый, —

Моя средь них, — О, Боже правый! —

Ее я вижу там, в сиянье!

Ждать я не стану переправы, —

Решил я сглупу в ликованье.

XX

97.

От ликования мой разум

Ослаб, а также слух и зренье.

Коль я жемчужину зрю глазом,

Зачем стою здесь, в отдаленье?

Мой дух, не покорясь приказам, —

Так я помыслил в исступленье, —

Ручей преодолеет разом,

А плоть и кровь оставлю в тленье.

Гордыня это и преступленье!

Господь не счел монету гожей,

И за свое неразуменье

Я милости лишился Божьей.

98.

Немилость Божия — мне награда,

За то что мысль была дурна;

Неширока была преграда,

Да велика моя вина:

Я с места ринулся, как надо,

Нырнул, и тут меня из сна

Изгнали. Спал я средь вертограда,

На той могилке, где она

Лежит, моя жемчужина.

И вновь я плачу в огороже,

Молюсь, молитва же одна:

«Я милость заслужу, о Боже!»

99.

Немилостию Божьей был

Я изгнан из земли священной,

Где живы те, кто прежде жил.

И вот, к могиле приткновенный,

В отчаянье я возопил:

«Жемчужина, во всей вселенной

Прославленная, я о ценил

То, что увидел аз презренный:

Коль вправду там ты, в благословенной

Толпе жемчужин, с оправой схожей,

Я счастлив здесь, в темнице бренной,

Коль там ты милостию Божьей.

100.

Сверх Божьей милости никогда

Не стал бы требовать я платы

За дни упорного труда;

Тож мне, жемчужина, рекла ты,

Дорогу указав туда,

К тем таинствам, в Его палаты.

Но жаден человек — беда! —

Коль повезло, давай стократы!

Я изгнан был за грех проклятый

Из царства Дня в день непогожий.

Безумен человек, когда ты

Зря споришь с милостию Божьей!

101.

За милость Божию плати

Смиреньем радостным — оно

Христу угодно. На пути

Господь мне Бог и друг равно.

Здесь, на могиле, мне во плоти

Виденье это было дано —

Господь жемчужину святи,

Меня же с нею заодно.

Мы плоть и кровь — хлеб и вино —

Вкушаем в храмах: у подножья

Господнего мы все — зерно

Жемчужное, как милость Божья.

Аминь.

Комментарий к «Жемчужине»

Об авторе Жемчужины нам ничего не известно, кроме одного: возможно, у него была дочь, умершая в возрасте трех лет; и звали ее, возможно, Марджери[1] — впервые такое предположение сделал Израэль Голланц в предисловии к своему знаменитому изданию поэмы. И долгое время после первой публикации принято было считать, чтоЖемчужина представляет собой элегию на смерть дочери. Только в 1904 года Уильям Генри Скофилд[2] восстал против общего мнения — с тех пор полемика о жанровой принадлежности поэмы не утихают. Одни исследователи по — прежнему полагают ее элегией, другие видят в ней богословский трактат, уснащенный аллегориями, третьи относят к жанру «видений» и т. д.

Сам этот неутихающий ученый спор свидетельствует о том, что неизвестный автор Жемчужины был поэтом незаурядным, сумевшим слить воедино живую душевную скорбь и схоластику, аллегорию и высокий экстаз видения, придав всему математически точную, изящную и вместе с тем мощную форму, сравнимую по сложности разве что с венком сонетов. Искусство этого поэта особенно впечатляет на фоне заскорузлых аллитерационных стихов Терпения и Чистоты, находящихся с Жемчужиной в одном манускрипте.

А был ли ребенок? Была ли Марджери — Жемчужина дочерью автора или только дочерью «лирического героя» поэмы — какое это имеет значение? Перед нами реальность текста, которая равна реальности наших переживаний при чтении его. Было ли видение дано автору во сне или он измыслил его, сообразуясь со своими знаниями и понятиями? Это тоже не имеет значения — перед нами реальность описания, которую каждый из нас волен принимать или не принимать за реальность. Богословский же пласт поэмы замечателен проповедью, необычайно емкой, прозрачной и, видимо, вполне актуальной в наши дни.