Жемчуг северных рек - [51]

И всё же на душе у Зиновия Васильевича стало теплее. Не сплошным массивом, а выборочно валить луга можно было на Керети и косилкой. Как учит пословица: не до жиру, остаться бы живу. Потом, глядишь, займёмся и выкорчёвкой кустов.

Трава уже на Керети перестаивала. Зиновий Васильевич с лошади попинал её сапогом — ломалась. «Ох, упустили время», — вздохнул он. Правда, когда Зиновий Васильевич спешился и, ведя лошадь под уздцы, свернул от реки наперерез лугам, трава пошла сочная и густая. На берегу её подсушили ветры, гулявшие по-над водой. Зиновий Васильевич опять взгромоздился в седло — идти пешком не давала натёртая до крови нога — и направил лошадь к настильному мостику через безымянный приток Керети. Вот тогда-то он и увидел мелькнувшую в траве обгорелым пнём чёрную голову мальчишки. Зиновий Васильевич пришпорил лошадь, но ехать быстро в высокой траве, спутывавшей ноги кобылы, было невозможно, погоня истаяла, так и не войдя в полную силу. Зиновий Васильевич сразу сообразил, что на Керети появились полежаевские мальчишки, но зачем их принесло в такую даль — никак не мог взять в толк. Малина на вырубках ещё не поспела, о бруснике и говорить нечего, а земляники и даже белых грибов было брать не перебрать и под Полежаевом. Если только заблудились мальцы, тогда зачем бы им шарахаться от всадника с такой прытью. А обгорелый пень, оглядываясь, убегал от него, как ловкач медвежонок.

Выехав из-за речной излуки, затянутой ивняком, Зиновий Васильевич увидел их всех скучившимися у коляски. Обгорелым пнём — узнал Зиновий Васильевич — чернела голова Митьки Микулина, сына полежаевского механизатора Матвея Васильевича, хорошего механизатора, пожалуй, одного из лучших в колхозе. Митька был здесь самый рослый. Хотя нет, не уступал в росте и рыженький приезжий, прославивший себя в Полежаеве как изобретатель и выдумщик. Увидев его, Зиновий Васильевич догадался, что полежаевцы пожаловали на Кереть не за грибами. Да какие грибы! В коляске и Николу с собой привезли за столько-то вёрст. Значит, у них намечено серьёзное предприятие. «Испытание, что ли, проводят какое-то вдали от людей?» — похолодел от догадки Зиновий Васильевич, зная, что беспризорная ребятня может додуматься до чего угодно. А раз с ребятами рыженький изобретатель, они могли смастерить и ракету, и подводную лодку, и чёрт-те знает ещё что, при испытании чего можно утонуть, подорваться, искалечить себя… Зиновий Васильевич вспомнил, как они вчера гуськом юркнули под сельсоветскую лестницу к изобретателю. Вот тебе и бездельники… Нет, эта братия и минуты без дела не усидит. А вот каким делом они заняты, это другой вопрос.

И когда Зиновий Васильевич деланно бодрым голосом поинтересовался, что они делают, и когда несмышлёныш Никола выдал секрет, напряжение не отпустило его. Добывают жемчуг? Из ледяных-то глубин? Это, может быть, не безопасней, чем испытание подводной лодки…

Зиновий Васильевич заметил и зависшие над водой качели, представил, как они укреплялись на суку, и не без горечи усмехнулся. В пионерском лагере вожатая, приведя ребят строем купаться, уже мысленно разгородила водоём на квадраты, дозволенные для заплыва детей и запретные: «Миша, туда не плавай! Ваня, туда не вставай!» А не в строю-то, без пионервожатой-то, они, оказывается, и плывут, куда вздумают, и лезут, куда самой вожатой и не взобраться; от страха глаза выскочат из орбит. Конечно, думал Зиновий Васильевич, детей надо оберегать, но не в таких же масштабах, как сегодня. Он однажды, привернув в пионерский-то лагерь, с огорчением узнал, что, оказывается, есть такая инструкция: ребятам младше четырнадцати лет не разрешается резать хлеб — техника безопасности… До четырнадцати лет нельзя мыть стёкла, поднимать кирпичи.

— Мить, тебе сколько лет? — спросил Зиновий Васильевич у Митьки.

— Пятнадцатый…

Ну вот, а ему третий год доверяют жизнь младшего брата. Как это в инструкции-то не записали, что нянчиться с младшими тоже нельзя? А может, в какой-нибудь и записано, не о каждой председателю колхоза известно, многие до него не доходят, застревая в районных конторах. В роно надо поинтересоваться, наверно, есть и такая…

Зиновий Васильевич много размышлял над тем, как приспособить подрастающую малышню к работе. С одной стороны, у колхоза имелась в рабочей силе большая потребность. С другой — и ребёнку полезно приобрести какой-то трудовой навык, под на качать мускулы, приучить себя к мысли, что ты появился на свет работать — и только работать. А то ведь многие думают, что всё за них сделают мама с папой, а они только будут заботиться о своей душе, повышать свой культурный уровень. Вон как рыженький-то изобретатель огрызнулся, когда догадался, куда склонял ребят в разговоре о жемчуге Зиновий Васильевич: нравоучения, мол, нам читаешь! Может, и нравоучения: правда — она ведь всегда как эталон чистоты, на ней нравы учить и надо. «Нра-в-во-учения», — нарастяжку повторил мысленно Зиновий Васильевич не понравившееся Алику слово, и оно ему не показалось обидным.

А что? Разве то, что тебя учат добру, обидно? Математике учат — не обидно, немецкому языку — не обидно, а нравственности — уже обидно? Ах, Зиновий Васильевич думает о нравственности, а говорит о молоке и мясе? Да, о молоке и мясе.