Жемчуг северных рек - [30]

— И всё-таки, ребята, о снастях говорить рано, — остужал горячие головы Митька, — Давайте сначала сходим на Кереть налегке, разведаем.

Ну что за стопорило такой? Связались с увальнем на свою голову…

— В разведку-то ходить — не ближний свет, — заговорил Славка. — Ведь что в разведку, что так, всё равно целый день ухлопаем. Так давайте уж сразу и пойдём.

Кажется, все узрели в его словах здравый смысл, промолчали.

6. Заросшие луга

Зиновий Васильевич вышел в поле. Оно щетинилось бурыми, как ржавая проволока, кривыми шильями останков срезанного косилкой клевера. Сам клевер был уже скатан в рулоны, которые чернеющими бочонками валялись вдоль уходящих к реке борозд.

Где-то за взгорком гудел трактор. Зиновий Васильевич вспомнил, что сегодня здесь должен работать на стогометателе Витька Зотов. «Вот ведь как направилось дело, — запело в душе у Зиновия Васильевича, — машина заменила полдеревни народу…» И в самом деле: раньше, чтобы убрать с поля клевер — не напастись людей. А теперь не надо его ни сгребать в валки, ни копнить, ни свозить к тому месту, где намечено метать стог. Машина прошлась по полю, оставляя за собой рулоны готовой и к дальней перевозке и к длительному хранению спрессованной, как брикеты зелёного чая, травы, — и поле голое. Она же, машина, соберёт эти рулоны с полос и выстроит из них пирамиду наподобие старого зарода, только повыше, побокастее, подлиннее. Дождь, как и прежде, будет ему не помеха — зарод и зарод… Непромокаем. Снег накроет его на зиму пышной шапкой. И только мыши, как и в былые годы, возьмут своё: источат снизу жёсткую проволоку клевера, навьют у остожья тёплых, удушливых гнёзд. Их не устрашит машинизация сельского хозяйства.

Машинизация, машинизация…

Зиновий Васильевич отряхнул с себя праздничное настроение и невесело скривил губы: машинизация, она хороша, да возможности её ограничены полем. Какая машина сегодня сунется на луга? Там то болотина, то кустарник, то кочки, да такие, что покрупнее матёрых пней — их никаким колесом не одолеть, гусеницей и то не раздавить. Вот и приходится, как и раньше, ставку делать на косарей. Косой можно вокруг любого кустика выбрить траву, на любой лесной поляне развернуться, любую кочку обгладить. Но где они, косари, которые бы могли обеспечить сеном разросшееся колхозное стадо? Сколько их надо вывести на луга, чтобы подвалить самим небом дарованное богатство, — вон она, травушка, вымахала даже у закрайков поля в рост человека. Никто её не сеял, не удобрял, не дышал над нею: взошла ли? Дождь помочил землю — и трава дуреломом попёрла из неё. А дождей в Нечерноземье перепадает с избытком. И травы вырастает в лесу ли, в лугах ли — коси не хочу. Ан нет, полежаевцам и траву приходится сеять, занимать под нею поля, теснить рожь и пшеницу, картошку и лён. Потому что с поля убрать её можно одним махом. А вот подступись к той, дарованной небом, что заполонила поймы рек и ложбины, взгорки да пригорки, лесные поляны да придорожные канавы! Технике она неподступна.

И Зиновий Васильевич не случайно боится сенокоса больше, чем жатвы. Конечно, и жатва — не мёд. Небесная канцелярия может распорядиться по-всякому: в самую горячую пору хлынет дождь — и работа остановилась. Но техника-то всегда наготове, и любое окно у погоды не упустит: пообдул ветерок дождевые слёзы с колосьев — и уже загудело поле, зашевелилось муравейником.

В сенокос же и солнце над головой, как огненный шар, а стоишь, кусаешь губы в бессилии: как взять траву? Она морем колышется на ветру. Да у этого моря гнилое дно, только ногу человека и держит. Никакую машину не пустит.

В былые годы в Полежаеве на сенокос выходили семьями: из каждого дома по пять — семь косарей. Управлялись и с лугами, и с полянами. Даже дальние угодья не оставляли некошеными: на Кереть, к чёрту на рога, ездили. А уж какие там ставили сена-а-а… Душа радовалась, глядя на них. Теперь такую рать уже на сенокос не собрать. И не то что народу стало в деревне меньше (хотя и это причина), а косить разучились вручную. Попробуй дать в руки косу тому же Витьке Зотову, механизатору, который за сутки подвалил это клеверное поле. Ему и пяти соток за день вручную-то не одолеть, хоть он и обе ладони от старания изобьёт до мозолей. А раньше районная газета «Колхозный клич» в каждом номере печатала списки «гектарников» — косарей, которые, работая от зари до зари, поспевали управиться не с пятью сотками, а с гектаром. И ведь вот завоевание машинного века: предложи Витьке косу — он на тебя смертельно обидится: ещё бы, человеку подвластна машина, заменяющая в поле сто человек, а ему суют в руки допотопное орудие труда, насмехаются над ним, современным аграрием. Прав Витька, прав: обидно с реактивного лайнера пересаживаться на повозку, в которую впряжена старая кляча.

И что же делать?

Зиновий Васильевич встретил сегодня у сельсоветского крыльца нынешних «изобретателей», направившихся к Алику Макарову: уж точно, что конструируют перпетуум-мобиле — вечный двигатель. Так и изобретатели адресовали председателя неизвестно куда. «Будут, — говорят, — машины! Купим!»

А где купим?