Желтый караван - [38]
Он говорил это уже на ходу, засучивая рукава и входя вслед за носилками в реанимационную под свисающие с тросов капельницы, к мерцающим экранам кардиографов, в белую, чистую комнату.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Леля смотрела, как он приближается: правое плечо вперед, траектория извилистая…
— Здравствуйте! Я… поговорить.
Значит, его все-таки кто-то ждал.
— Были у нас? — кивнул Ржевский на свои окна.
— Да. Ваша супруга сказала, что вы не ночевали. Она ушла.
Через приоткрытую дверь подъезда, дожидаясь лифта, они слышали, как делятся впечатлениями две ранние бабули на лавке:
— По ночам оне гуляют!
— Делать нечего!
Да, кстати, Ржевскому действительно часто было как-то нечего делать. Или он просто ничего не мог поделать?
Ржевский родился и долго жил в огромной прокуренной комнате, где на стенах висели странные картины, частью осыпавшиеся (то есть покончившие с собой) или неоконченные (то есть не родившиеся), тут же лежали, висели, стояли мятые, медные трубы: «мандолина, гитара и бас», как выражался его пана Николай, непрерывно куривший трубку, огромную, как саксофон.
Говорили, что вырезал он ее из корня того самого дуба (на даче в Малаховке), с которого года три спустя Сережа Ржевский сверзился и сломал себе ключицу и бедро, что определило в дальнейшем его индивидуальную походку. Говорили еще, что именно крен дуба в сторону ампутированного корня и «содействовал» Сережиному падению.
Больше вроде бы от папы Николая ничего в памяти и не осталось, так как вскоре он тоже дал крен, исчезнув в восточном, кажется, направлении, позволив Ржевскому унаследовать разве что ослепительные кудри.
Мать не сразу смирилась с исчезновением беспутного Николая, отправив на розыск некую добрую тетю Соню, долго еще писавшую с дороги письма, становившиеся все короче и неразборчивее, словно затухающий в далях голос. Мать долго вздрагивала от шагов за дверью, не разрешала выбрасывать осыпавшиеся холсты и вложенный вместо закладки в книжку «Путешествие без карты» ключ от входной двери.
Но однажды… в ту ночь в каменном колодце двора, где и росло всего два куста, оглушительно пел одинокий соловей, раскачивая и расстреливая мрак… мать написала Сереже прощальное письмо, а утром, когда он, не проснувшись еще, приподнял голову с подушки, послала ему отчаянный последний взгляд.
Ржевский остался один перед выпускными экзаменами, правда, вскоре явились еще две добрые тети (имена их забылись), обе с торчащими из-под мужских шапок черными челками, обе курносые и круглоглазые.
— Ну и как же ты теперь жить будешь? — спросили они. И дали денег. Не покинули и приятели, и один из тех, кто много вечеров провел в бесхозной комнате Ржевского, подсказал ему дорогу в училище, и Ржевский утвердился на интересной должности при балеринах. При них он и топтался уже лет пятнадцать, своевременно покоряя администраторш наследственной улыбкой и голубыми очами. Ковыляя своей несуразной походкой, озаряя казенные комнаты белокурой гривой, улыбаясь безрадостно и удивленно…
Улыбался он и сейчас.
Она стояла близко. Под глазами синева, смазанные ресницы, потрескавшиеся губы. Вот медленно стащила, морщась, липкие перчатки, и обнажились узкие кисти с просвечивающими жилками.
— А есть люди, как насекомые. Только злоба. Локти с подковами…
— А сердца из лаковой кожи, — вспомнил Ржевский любимого Лорку.
Он открыл дверь в квартиру.
Нансен кинулся на Лелю, положил лапы на ее пальто, заскакал на кривых задних лапах — разболтанная конструкция из лохматых гусениц.
— Собаки вас любят.
— Собаки, игрушки.
Он помог ей снять пальто, коснувшись теплых, худых плеч.
— Проходите в большую, туда. Сейчас я все сварганю.
На кухне — грудой немытая посуда. Брошенный на холодильник халат жены словно лезет от тоски на стенку, задрав рукава.
Записка на колючках засыхающего кактуса: «Я приду завтра. Собака!» Про собаку он помнил. Это у них с женой было единственным общим делом — гулять с собакой.
Ржевский поставил на огонь сразу и чайник и джезву, нарезал колбасы.
Нансен всерьез увлекся Лелей. Слышно было, как они тихо говорят о чем-то.
В окно Ржевский видел бурые, словно колючки ежа, кусты, бледно-зеленые мазки умирающей травы, лед, словно пятна клея на тротуарах…
В гостиной, куда Ржевский вошел с подносом, Леля сидела на диване, Нансен — на полу у ее ног, положив морду к ней на колени и покусывая ее за палец. Узкое платье открывало ее колени, в вырезе платья — янтарное ожерелье-цепочка каких-то странных, грубо вырезанных фигурок. Голова у Лели была в беспорядке.
«Так! Если женщина перестала причесываться…»
Сотни тысяч чужих жизней, замурованных в гробнице книжного шкафа, на полках, стопой на полу, окружали их здесь…
И среди них гиганты — Дон Кихот и Уленшпигель, Мастер и Томас Хадсон…
Леле Ржевский виден был из-за журнального столика по колени: щуплый, неловкий; белокурая прядь торчит в сторону.
— Кофе? Между прочим, я только что от вас.
— Я знаю. Мне мать говорила. Она вас видела там.
— Я-то ее, пардон, за ведьму принял. Совершенно я был не в себе.
— Зачем вы так пьете?
— Да нет! Это случайно! Я просто хотел уснуть. Но в квартиру вашу я вообще-то пришел не случайно. Шел бить вашего мужа. Вот так.
Андрей Федоров — автор уникальный. Он знает тонкости и глубины человеческой натуры не только как писатель, но и как доктор психиатрии.Роман «Зомби» о следователе, который сталкивается с человеком, действующим и после смерти. Но эта мистика оборачивается реальным криминалом.
Андрей Федоров — автор уникальный. Он знает тонкости и глубины человеческой натуры не только как писатель, но и как доктор психиатрии.Новый роман «Двенадцать обреченных» — история распутывания героем нитей иезуитски придуманного маньяком плана по уничтожению свидетелей… При этом сам герой должен был тоже погибнуть, если бы не его поразительная находчивость.
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.
События, описанные в этой книге, произошли на той странной неделе, которую Мэй, жительница небольшого ирландского города, никогда не забудет. Мэй отлично управляется с садовыми растениями, но чувствует себя потерянной, когда ей нужно общаться с новыми людьми. Череда случайностей приводит к тому, что она должна навести порядок в саду, принадлежащем мужчине, которого она никогда не видела, но, изучив инструменты на его участке, уверилась, что он талантливый резчик по дереву. Одновременно она ловит себя на том, что глупо и безоглядно влюбилась в местного почтальона, чьего имени даже не знает, а в городе начинают происходить происшествия, по которым впору снимать детективный сериал.