Желтый караван - [40]
Ржевский прошел на кухню:
— Сейчас мы с тобой черного чаю хлопнем. И будем мы работать. Раз уж нам так девка понравилась. Надо же выручать хороших-то. Кого же тогда?.. Да, а ты видел, взгляд-то у нее какой был? То-то! Я видел. Тогда. Давно.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
— Макар Макарович! Тишкин умирает!
Макар Макарович поднял голову. Голова его была погружена в голубую шапку. Это ему шло — шапка закрывала лысый череп. Рот и нос закрывала маска. На желтом от йода пальце светилась капелька ликвора.
— Преднизолон струйно! — сказала Марина Васильевна. — Быстро!
Тело на изогнутой койке серело, губы теряли цвет.
— И что же Тишкин говорит?
— Говорит, что у него инфаркт и он будет писать жалобу.
— У Орлова пульса нет.
— А ригидность-то вроде только сошла… колите… а от Тишкина отойдите. Скорее успокоится.
— Шестьдесят на сорок… чуть пошло… очки потеют.
— Тянет, тянет! Синюха меньше… рискуем?
— Дышит. Вон кривая пошла. Комплекс есть!
— Все! Держит давление! А я сегодня плохо пункцию сделал. Все вам да вам даешь! Так разучусь.
— Все на комплименты рветесь?
— Идет. Держит давление.
— Ой, я не забуду! Вы тогда подбежали качать, а он, Ростов фамилия, да? Как испугался все равно и сам задышал! У меня руки трясутся, думала — все! А он сам задышал! А…
— Макар Макарович! Тишкину этому сделать чего?
— Кому? А? Ничего ему не надо делать! Все орет?
— Сюда рвется! Грозит, сейчас, мол, приедут два народных артиста, два генерала, два директора…
— Хватит, хватит! Тут не ковчег!
— …и всех нас уволят за то, что он больной, а его, мол, не лечат.
— А как мы с этим парнем! Живет! Сто на шестьдесят! Цианоза нету! А вы позовите, если что. Мы в кабинете. Вот! Рискнули, и пошло…
Макар Макарович читал стихи, доставая их из кармана:
— Макар Макарович! Еще новенький. Новенького из приемпокоя привели. А ваш Тишкин-то притих. Курить пошел. Мол, курю только «Кент»! Ничего! «Дымок» курит.
Макар Макарович ткнул желтым пальцем в историю болезни:
— Опять! «Руководитель коллектива»! Еще один! И опять «реактивное состояние»! У меня так взвод соберется реактивный. Возьму и этого себе. Даже любопытно. Зовите новенького!
Ввели «Буратино». В желтой пижаме. Нет, ей-богу, похож!
— А-а-а! Сколько лет, сколько зим! Теперь вы, значит, Смирнов? А тогда?
— Я бы хотел тет-на-тет, дорогой.
— По-мужски? Я с вами с утра натеткался. От докторов тайн нет.
— Вы же, надеюсь, понимаете ситуацию?
— В направлении написано, что вы собирались повеситься. Ситуация?
— Я настаиваю на беседе наедине!
— У Орлова давление падает. Я пойду, — встала Ирина Владимировна.
— А я зайду к Дементьеву.
— Девушки! Но не ради же этих тетов-на-тетов? Всегда все вместе, а тут взяли и бросили!
— Девушки? Они все не замужем? — «Буратино» раздвинул лианы и заглянул за шкаф. — А больше тут никого?
— Говорят, завелись папуасы. Сам не видел. Розетки не трогайте!
— Вы помните наш разговор?
— И розетка помнит. Это вы после моего коньяка давиться-то стали?
— Я прислан сюда следить за Тишкиным.
— И что я должен делать? Я-то не служу в ваших органах.
— Там пишите, что хотите. Завтра вы меня выпишите. Мне нужно поговорить с Тишкиным.
— Могли бы просто навестить.
— Так нужно! На месте действия! И мне нужна его история болезни.
— А вот это — фиг! Официальный запрос прошу.
— У меня же сейчас нет даже удостоверения, дорогой!
— Вы тогда просто сумасшедший, и только.
— Вы же видели мое удостоверение утром!
— В лифте не разглядел-с. Откуда вы вообще узнали мой адрес?
— Звонил ночью в приемпокой. Сказали телефон и фамилию.
— Назвались следователем? Ну у нас там и дубы!
— Макар Макарович! Самое главное! Куда после поступления у вас идут ценности больного?
— В кассу. Вот, например, ваша квитанция: часы, десять рублей.
— А с собой что-то может пациент тайком пронести?
— Бывает. В естественном отверстии.
— Макар Макарович! У Орлова падает!
— Иду. А вы идите пока в палату. Попритворяйтесь себе еще часок…
В туалете к Тишкину подошел томный, с прозрачной бородкой юноша из давешней компании бородатых:
— Говорят, косишь? Что берешь? Сколько дашь?
— Мне шизуху надо.
— Полкуска. Спроси Костика, если надумаешь.
Мимо по коридору провели носатого, с усиками. В пижаме тоже, тоже смеется вроде, вроде подпрыгивает, но… господи! Как похож! «Буратино» подмигнул, оглядываясь.
— Новенький! Во вторую палату проходите!
Макар Макарович вымыл руки и потянул из кармана «бинт» со стихами…
— Макар Макарыч! Этот, новенький-то! Смирнов! Он во второй палате каких-то животных ищет под койками! Может, лучше в реанимацию? А чего тогда говорите, что, мол, симулянт?
— Животных ищет? Не нашел? Вы думаете, если хорошо поискать, таки ничего и нет? А Тишкин?
— А этот спрятался от него в туалете. Боится, что ли? Они знакомы!
— Смирнову скажите, что я его сейчас выгоню! Я его в любом случае завтра выгоню, но могу и сейчас! Законно!
Смирнов, превратившийся окончательно в «Буратино», изловил Тишкина в туалете, и они минут пять тихо и злобно беседовали. Тишкин потребовал свидания с Макаром Макаровичем:
— Он в обходе уже был и вас вызывал.
Андрей Федоров — автор уникальный. Он знает тонкости и глубины человеческой натуры не только как писатель, но и как доктор психиатрии.Роман «Зомби» о следователе, который сталкивается с человеком, действующим и после смерти. Но эта мистика оборачивается реальным криминалом.
Андрей Федоров — автор уникальный. Он знает тонкости и глубины человеческой натуры не только как писатель, но и как доктор психиатрии.Новый роман «Двенадцать обреченных» — история распутывания героем нитей иезуитски придуманного маньяком плана по уничтожению свидетелей… При этом сам герой должен был тоже погибнуть, если бы не его поразительная находчивость.
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.