Желтый караван - [36]
В лифте он было запел, но смолк, посмотрев на часы.
Под ногами хрустел на всю улицу ледок, а в ответ где-то за квартал отсюда шаркала метла по тротуару. Посреди улицы Солянки сидели на квадратных плитках друг против друга два кота, серьезно задумавшись, словно шахматисты.
Ржевский же своей несуразной, милой походкой (правое плечо впереди правая рука в кармане, левая рука делает широкие, не в такт шагам взмахи) побрел вдоль пустынных улиц, очень одинокий, со спины узкоплечий, щуплый как мальчик. С нелепыми, белыми кудрями, торчащими из-под шляпы.
Коты равнодушно глянули ему вслед.
В голове стало от острого воздуха проясняться, но не сразу все-таки, потому что он успел пройти почти два квартала в обратном направлении в поисках Нансена, решив почему-то, что тот так и ждет его с вечера во дворах.
Но Нансен не ждал его, и, наверное, никто нигде не ждал.
Небо над ним светлело все сразу, а на востоке еще и стремительно синело, и там снежинкой мерцала над крышами Венера, а под нею синь была рассечена раскаленной нитью облака, такого далекого, что висело оно даже и не над Уралом, а где-то, наверное, над океаном. Из-за шпилей высотного здания на Котельнической выглядывала снежная туча. Вот эта была рядом, и от нее несло стужей.
Вокруг еще светились окна, метались торопливые тени на занавесках. Вокруг хлопали двери подъездов, из центра города уже катился грозный гул движения.
— Вот так и бредешь одинокий в грохочущем городе, под бескрайним небом, — бормотал Ржевский, недоуменно поднимая брови, — но жизнь твоя течет и завершается незримо и неслышно?..
— Ну и что же делать? — он развел руками. — Если я подлостей не делаю, зарплата маленькая… зато книжек полный шкаф… интеллигент, понимаешь! Еще бы Данте с иллюстрациями Доре… а Ташевская… она добрая вообще-то… у Лели… просторный взгляд. Можно так сказать? И напряженный рот — всегда чуть подрагивают губы от невысказанного! Ну и насочинял!..
Он повернул за угол и вошел в длинную, глубокую улицу, горловиной обращенную на запад, к туче. По улице шел потоком ветер и пахнул снегом. Ползли по асфальту листья, настороженно замирали вдруг, словно прислушиваясь, и прятались под брошенные у панелей автомобили.
— Будет снег… в детстве трудно было… теперь сам начальник. Тишкин в дурдоме! Туда и дорога!
Сам бы от него не избавился, характера б не хватило…
Бледное солнце застряло прямо перед ним на крыше в ажурной решетке рекламы, пустило вдоль улицы отдельные слабые лучи. Кое-где на фасадах замигали открытые форточки да засияли в сумерках лужи.
— Какая же у меня роль? Альтруист? — он опять развел руками, и редкие встречные оглядывались, улыбаясь. — Что есть мое достоинство? Живу ли до некоего момента истины, ради которого и нагорожено вокруг это все: дома, деревья, люди? Чепуха!.
Далеко еще было до конца улицы, но Ржевский не спешил. По субботам его никто не ждал.
У своего подъезда Ржевский увидел Лелю.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Психиатр Макар Макарович прибежал на работу, вытянул из кармана длинный и мятый, как бинт, лист и прочитал записанное на нем:
— И это тоже ваш сын написал? — равнодушно спросила ординаторша Марина Васильевна — черноволосая бледная девушка с огромными безжалостными глазами. Она держалась прямо и задирала подбородок.
— Он! А как же?! — Макар Макарович ткнул толстым пальцем в историю болезни: — А вот и Тишкин, что ночью-то поступил! Смотрите, должность-то у него: «заместитель руководителя коллектива»! Очень прилично! Сам его смотреть буду.
— В дневнике про него пишут, — Ирина Владимировна (другая девушка — доктор — тощая блондинка с лисьим личиком и голубым взглядом) с трудом приоткрыла пальчиками-косточками «Тетрадь наблюдений» форматом с половину двери. — Вот: «Тишкин с часа поступления спал плохо, контактировал с больным Махорским, ударил больного Александрова, считает себя шизофреником, вместо портрета Бехтерева видит, как говорит, голую женщину, от чего плачет».
Макар Макарович нажал кнопку:
— Новенького мне давайте!
В кабинете, неуютно освещенном из-за темной погоды десятком мигающих люминесцентных ламп, помещались три стола, три стула и три шкафа и все это было переплетено и укутано дикорастущими, цветущими, сохнущими домашними лианами, плющами и бобами. В зарослях тикали часы, шуршали жуки и вскрикивала радиоточка. Иногда казалось, что там прячутся папуасы. На стенах — произведения пациентов: тоскливый, слезами размытый весенний пейзаж, другой пейзаж — безлюдная, бесконечная улица. Сквозь заросли еще глядел воющий волк и просвечивали голубые зубы голой ведьмы. Ничего веселого.
В кабинет пропустили Тишкина.
«Ишь! Физиономия-то! Порода! Кастильский монах прямо! Длинное лицо, длинный же, тонкий нос. Наружные углы глаз опущены».
«Ишь! Психиатр! Жирный, лысый. Глазки хитрые. Этот берет!»
— Здравствуйте! К вам?
— Да! Меня зовут Макар Макарович.
— Очень приятно! Я очень внимательно вас слушаю!
— Василий Яковлевич, ваши жалобы. Жалобы на здоровье есть?
— Видите ли… ммм… меня оклеветали.
— И что же с вами от этого случимшись?
Андрей Федоров — автор уникальный. Он знает тонкости и глубины человеческой натуры не только как писатель, но и как доктор психиатрии.Роман «Зомби» о следователе, который сталкивается с человеком, действующим и после смерти. Но эта мистика оборачивается реальным криминалом.
Андрей Федоров — автор уникальный. Он знает тонкости и глубины человеческой натуры не только как писатель, но и как доктор психиатрии.Новый роман «Двенадцать обреченных» — история распутывания героем нитей иезуитски придуманного маньяком плана по уничтожению свидетелей… При этом сам герой должен был тоже погибнуть, если бы не его поразительная находчивость.
Герой романа «Искусство воскрешения» (2010) — Доминго Сарате Вега, более известный как Христос из Эльки, — «народный святой», проповедник и мистик, один из самых загадочных чилийцев XX века. Провидение приводит его на захудалый прииск Вошка, где обитает легендарная благочестивая блудница Магалена Меркадо. Гротескная и нежная история их отношений, протекающая в сюрреалистичных пейзажах пампы, подобна, по словам критика, первому чуду Христа — «превращению селитры чилийской пустыни в чистое золото слова». Эрнан Ривера Летельер (род.
Если в двух словах, то «желание исчезнуть» — это то, как я понимаю войну.
С Вивиан Картер хватит! Ее достало, что все в школе их маленького городка считают, что мальчишкам из футбольной команды позволено все. Она больше не хочет мириться с сексистскими шутками и домогательствами в коридорах. Но больше всего ей надоело подчиняться глупым и бессмысленным правилам. Вдохновившись бунтарской юностью своей мамы, Вивиан создает феминистские брошюры и анонимно распространяет их среди учеников школы. То, что задумывалось просто как способ выпустить пар, неожиданно находит отклик у многих девчонок в школе.
Эта книга о жизни, о том, с чем мы сталкиваемся каждый день. Лаконичные рассказы о радостях и печалях, встречах и расставаниях, любви и ненависти, дружбе и предательстве, вере и неверии, безрассудстве и расчетливости, жизни и смерти. Каждый рассказ заставит читателя задуматься и сделать вывод. Рассказы не имеют ограничения по возрасту.
«Шиза. История одной клички» — дебют в качестве прозаика поэта Юлии Нифонтовой. Героиня повести — студентка художественного училища Янка обнаруживает в себе грозный мистический дар. Это знание, отягощённое неразделённой любовью, выбрасывает её за грань реальности. Янка переживает разнообразные жизненные перипетии и оказывается перед проблемой нравственного выбора.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.