Желтый. История цвета - [19]
Вот несколько примеров. Там, где в древнееврейском тексте сказано «драгоценная ткань», в латинском переводе написано pannus rubeus (красная ткань), а во французском переводе XVII века – «алая ткань». Там, где в греческом переводе идет речь о «пышном одеянии», в латинском сказано vestis purpurea (пурпурное одеяние), а в переводе на современный французский говорится о «багряной мантии». Впрочем, это расцвечивание средствами перевода производится не только с помощью красных тонов. Прилагательные, которые на древнееврейском или на греческом означают «чистый», «незапятнанный», «новый», «сверкающий», переводят латинским словом candidus («белоснежный»); другие, означающие «темный», «грозный», «мрачный», «злой», «ужасный», переводят на латынь словами ater либо niger (оба значат «черный»). Вот почему текст Библии, который с IV века до конца первого тысячелетия комментируют Отцы Церкви и их последователи, обрастает хроматическими коннотациями. В итоге они начинают выстраивать символику цветов, какой в древности еще не существовало. В период формирования культуры европейского Средневековья эта символика обретает четкие контуры, чтобы затем в течение тысячелетия оказывать влияние на различные аспекты религиозной жизни (литургия, облачения священников), повседневной жизни общества (одежда, гербы, знаки отличия) и художественного творчества[59].
Увы, все эти замечания не имеют отношения к желтому, поскольку этот цвет практически не упоминается в Библии, ни в древнееврейском тексте, ни в арамейском, ни в переводах на греческий, латинский, а также на народные языки западноевропейских стран. Новейшие исследования, и в первую очередь работы Франсуа Жаксона, показали, что независимо от редакции текста и от языка, на котором он опубликован, 95 % библейской палитры занимает триада красное – белое – черное[60]. Причем две трети этой триады принадлежат разнообразным оттенкам красного, 20 % – белому, 10 % – черному. На долю зеленого, желтого и коричневого остаются только жалкие крохи. Что же касается синего, серого, оранжевого и розового, то эти цвета, по-видимому, полностью отсутствуют в Священном Писании. Во всяком случае, отсутствуют как хроматические термины: разумеется, там и сям в тексте появляются небо, море, зола, коралл или рассвет, но ничего не говорится об их цвете.
И здесь опять-таки возникает проблема близнецов – желтого и золотого. Если о желтом в Библии едва упоминается, то о драгоценном металле говорится очень часто. В некоторых книгах Ветхого Завета он, как мы уже замечали, даже занимает важное место. Можно ли считать, что там, где присутствует золото, присутствует и желтый цвет? Вряд ли. С одной стороны, потому что в библейские времена золото может быть разных цветов; с другой стороны, потому что цвет золота далеко не так важен, как его вес, чистота или блеск. Золото древности, будь оно реальным или всего лишь метафорой, – в первую очередь, вещество и свет и едва ли не в последнюю – обозначение цвета.
А сейчас забудем о золоте и выясним, есть ли в Библии упоминания о желтом цвете в связи с другими минеральными веществами высокой стоимости: драгоценными камнями. Они упоминаются в библейских текстах разрозненно и по разным поводам, но есть два длинных перечня драгоценных камней, на которые нам следует обратить особое внимание, один в Исходе, другой в Откровении.
Исход, вторая книга Ветхого Завета, рассказывает о том, как евреи покинули Египет, и об их долгих скитаниях по пустыне под водительством Моисея. Во время этих скитаний народ заключает союз с неким богом, который открывает им свое имя («Я – тот, кто есть») и обещает им землю. Многие эпизоды книги стали знаменитыми: Моисей на горе Синай, десять заповедей, манна небесная, золотой телец, описание ковчега откровения и облачения первосвященника. Среди элементов этого облачения – наперсник, или пектораль (hoshen), то есть прямоугольник из парчи, украшенный двенадцатью драгоценными камнями, которые символизируют двенадцать колен Израилевых (Исх. 28: 15–21)[61]. Вот перечень этих камней: рубин, топаз, изумруд, гранат, сапфир, алмаз, опал, бирюза, хризолит, аквамарин, оникс, яшма. Таковы их названия на современном языке; но перевод многих из этих названий и идентификация соответствующего камня вызывают большие проблемы. Кроме того, с точностью определить цвет драгоценных камней – тоже непростое дело: бывают разноцветные камни, некоторые меняют оттенки цвета в зависимости от освещения, наконец, есть камни, которые в древности были совсем не того цвета, с каким обычно ассоциируются сегодня. Так, оттенки опала или топаза могут существенно различаться в зависимости от эпохи, от обработки и от состава минерала. Отметим, однако, что в этом перечне представлены красный, зеленый и даже синий цвета, тогда как желтого, похоже, нет совсем.
А как обстоит дело с Откровением? В последнем видении Иоанну Богослову представляется место, куда войдут избранные после Страшного суда: небесный Иерусалим, город, излучающий сияние, сверкающий золотом и серебром, окруженный стеной, основания которой украшены драгоценными камнями (Откр. 21: 9–27). Вот перечень этих камней: яшма, сапфир, агат, изумруд, оникс, сердолик, хризолит, берилл, топаз, хризопраз, гиацинт, аметист. Проблемы перевода, идентификации и окраски здесь еще сложнее, чем в описании камней в Исходе, но, как и там, желтый цвет, похоже, отсутствует. Только у хризолитов и хризопразов порой бывают едва заметные желтоватые оттенки, но в целом их цвет, конечно, вписывается скорее в гамму зеленых тонов, чем в гамму желтых. Несомненно, к трудностям, которые создает лексика, здесь примешивается еще одна: тот же самый драгоценный камень может иметь множество вариантов цвета.
Красный» — четвертая книга М. Пастуро из масштабной истории цвета в западноевропейских обществах («Синий», «Черный», «Зеленый» уже были изданы «Новым литературным обозрением»). Благородный и величественный, полный жизни, энергичный и даже агрессивный, красный был первым цветом, который человек научился изготавливать и разделять на оттенки. До сравнительно недавнего времени именно он оставался наиболее востребованным и занимал самое высокое положение в цветовой иерархии. Почему же считается, что красное вино бодрит больше, чем белое? Красное мясо питательнее? Красная помада лучше других оттенков украшает женщину? Красные автомобили — вспомним «феррари» и «мазерати» — быстрее остальных, а в спорте, как гласит легенда, игроки в красных майках морально подавляют противников, поэтому их команда реже проигрывает? Французский историк М.
Почему общества эпохи Античности и раннего Средневековья относились к синему цвету с полным равнодушием? Почему начиная с XII века он постепенно набирает популярность во всех областях жизни, а синие тона в одежде и в бытовой культуре становятся желанными и престижными, значительно превосходя зеленые и красные? Исследование французского историка посвящено осмыслению истории отношений европейцев с синим цветом, таящей в себе немало загадок и неожиданностей. Из этой книги читатель узнает, какие социальные, моральные, художественные и религиозные ценности были связаны с ним в разное время, а также каковы его перспективы в будущем.
Исследование является продолжением масштабного проекта французского историка Мишеля Пастуро, посвященного написанию истории цвета в западноевропейских обществах, от Древнего Рима до XVIII века. Начав с престижного синего и продолжив противоречивым черным, автор обратился к дешифровке зеленого. Вплоть до XIX столетия этот цвет был одним из самых сложных в производстве и закреплении: химически непрочный, он в течение долгих веков ассоциировался со всем изменчивым, недолговечным, мимолетным: детством, любовью, надеждой, удачей, игрой, случаем, деньгами.
Уже название этой книги звучит интригующе: неужели у полосок может быть своя история? Мишель Пастуро не только утвердительно отвечает на этот вопрос, но и доказывает, что история эта полна самыми невероятными событиями. Ученый прослеживает историю полосок и полосатых тканей вплоть до конца XX века и показывает, как каждая эпоха порождала новые практики и культурные коды, как постоянно усложнялись системы значений, связанных с полосками, как в материальном, так и в символическом плане. Так, во времена Средневековья одежда в полосу воспринималась как нечто низкопробное, возмутительное, а то и просто дьявольское.
Данная монография является продолжением масштабного проекта французского историка Мишеля Пастуро – истории цвета в западноевропейских обществах, от Древнего Рима до XVIII века, начатого им с исследования отношений европейцев с синим цветом. На этот раз в центре внимания Пастуро один из самых загадочных и противоречивых цветов с весьма непростой судьбой – черный. Автор предпринимает настоящее детективное расследование приключений, а нередко и злоключений черного цвета в западноевропейской культуре. Цвет первозданной тьмы, Черной смерти и Черного рыцаря, в Средние века он перекочевал на одеяния монахов, вскоре стал доминировать в протестантском гардеробе, превратился в излюбленный цвет юристов и коммерсантов, в эпоху романтизма оказался неотъемлемым признаком меланхолических покровов, а позднее маркером элегантности и шика и одновременно непременным атрибутом повседневной жизни горожанина.
Книга известного современного французского историка рассказывает о повседневной жизни в Англии и Франции во второй половине XII – первой трети XIII века – «сердцевине западного Средневековья». Именно тогда правили Генрих Плантагенет и Ричард Львиное Сердце, Людовик VII и Филипп Август, именно тогда совершались великие подвиги и слагались романы о легендарном короле бриттов Артуре и приключениях рыцарей Круглого стола. Доблестные Ланселот и Персеваль, королева Геньевра и бесстрашный Говен, а также другие герои произведений «Артурианы» стали образцами для рыцарей и их дам в XII—XIII веках.
Кто такие интеллектуалы эпохи Просвещения? Какую роль они сыграли в создании концепции широко распространенной в современном мире, включая Россию, либеральной модели демократии? Какое участие принимали в политической борьбе партий тори и вигов? Почему в своих трудах они обличали коррупцию высокопоставленных чиновников и парламентариев, их некомпетентность и злоупотребление служебным положением, несовершенство избирательной системы? Какие реформы предлагали для оздоровления британского общества? Обо всем этом читатель узнает из серии очерков, посвященных жизни и творчеству литераторов XVIII века Д.
Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.
Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.
Столицы моды, бутиковые улицы, национальные традиции и уникальные региональные промыслы: география играет важную роль в модной мифологии. Новые модные локусы, такие как бутики-«эпицентры», поп-ап магазины и онлайн-площадки, умножают разнообразие потребительского опыта, выстраивая с клиентом бренда более сложные и персональные отношения. Эта книга – первое серьезное исследование экономики моды с точки зрения географа. Какой путь проходит одежда от фабрики до гардероба? Чем обусловлена ее социальная и экономическая ценность? В своей работе Луиза Крю, профессор факультета социальных наук Ноттингемского университета, рассказывает как о привлекательной, гламурной стороне индустрии, так и о ее «теневой географии» – замысловатых производственных цепочках, эксплуатации труда и поощрении браконьерства.
Сборник включает в себя эссе, посвященные взаимоотношениям моды и искусства. В XX веке, когда связи между модой и искусством становились все более тесными, стало очевидно, что считать ее не очень серьезной сферой культуры, не способной соперничать с высокими стандартами искусства, было бы слишком легкомысленно. Начиная с первых десятилетий прошлого столетия, именно мода играла центральную роль в популяризации искусства, причем это отнюдь не подразумевало оскорбительного для искусства снижения эстетической ценности в ответ на запрос массового потребителя; речь шла и идет о поиске новых возможностей для искусства, о расширении его аудитории, с чем, в частности, связан бум музейных проектов в области моды.
Мода – не только история костюма, сезонные тенденции или эволюция стилей. Это еще и феномен, который нуждается в особом описательном языке. Данный язык складывается из «словаря» глянцевых журналов и пресс-релизов, из профессионального словаря «производителей» моды, а также из образов, встречающихся в древних мифах и старинных сказках. Эти образы почти всегда окружены тайной. Что такое диктатура гламура, что общего между книгой рецептов, глянцевым журналом и жертвоприношением, между подиумным показом и священным ритуалом, почему пряхи, портные и башмачники в сказках похожи на колдунов и магов? Попытка ответить на эти вопросы – в книге «Поэтика моды» журналиста, культуролога, кандидата философских наук Инны Осиновской.
Исследование доктора исторических наук Наталии Лебиной посвящено гендерному фону хрущевских реформ, то есть взаимоотношениям мужчин и женщин в период частичного разрушения тоталитарных моделей брачно-семейных отношений, отцовства и материнства, сексуального поведения. В центре внимания – пересечения интимной и публичной сферы: как директивы власти сочетались с кинематографом и литературой в своем воздействии на частную жизнь, почему и когда повседневность с готовностью откликалась на законодательные инициативы, как язык реагировал на социальные изменения, наконец, что такое феномен свободы, одобренной сверху и возникшей на фоне этакратической модели устройства жизни.