Желтые обои, Женландия и другие истории - [44]

Чем холоднее она его отвергала, тем сильнее он распалялся, поскольку не привык к категоричным отказам. Алима со смехом отринула лесть и комплименты; подарки и прочие «знаки внимания» мы себе позволить не могли, а пафос и жалобы на бессердечность приводили лишь к потоку расспросов. У Терри на ухаживания ушло много времени.

Сомневаюсь, принимала ли она своего странного возлюбленного так же полно, как Селис и Элладор — своих. Он слишком часто обижал и уязвлял ее, так что всему были пределы.

Однако мне кажется, что в душе Алимы еще теплились еле заметные отголоски давно исчезнувших чувств, которые делали Терри для нее более желанным, чем для других; так что она решилась на этот опыт и не хотела отказываться от него.

Несмотря на все перипетии, все мы наконец достигли полного взаимопонимания и со всей серьезностью готовились к тому, что для них было неизмеримо важным шагом, серьезнейшим вопросом и величайшим счастьем, а для нас — непонятной и неведомой радостью.

О церемониальной стороне брака они не имели ни малейшего понятия. Джефф выступал за то, чтобы привезти их в нашу страну для совершения церковных и гражданских обрядов, но ни Селис, ни остальные на это не соглашались.

— Нельзя от них ждать, что они захотят поехать с нами… пока нельзя, — глубокомысленно заявил Терри. — Ребята, подождите немного. Нам нужно принимать их такими, какие они есть, или не принимать вообще.

Эти слова были навеяны его неоднократными неудачами.

— Но наше время скоро настанет, — весело добавил он. — Понимаете, за этими женщинами никто никогда не ухаживал…

Это было сказано тоном первооткрывателя.

— Лучше не пытаться ухаживать, если трезво оценить свои шансы, — абсолютно серьезно ответил ему я, но он лишь рассмеялся и заявил:

— Не за свое дело не берись!

С ним ничего нельзя было поделать. Терри предстояло самому во всем убедиться.

Если отсутствие традиций ухаживания повергало нас в недоумение, то еще больше озадачивало отсутствие традиций супружеских отношений.

И вот опять мне приходится отталкиваться от более позднего опыта и от доступной мне степени знакомства с их культурой, чтобы объяснить разделяющую нас пропасть.

Две тысячи лет культурного развития без присутствия мужчин. До этого лишь традиции полигамии. У них не было точного аналога слова «дом», более того, у них не существовало семьи в христианском ее понимании.

Они любили друг друга с практически безграничной привязанностью, достигая прочной и нерушимой дружбы и расширяя ее границы до преданности своей стране и народу, которую невозможно определить нашим словом «патриотизм».

Патриотизм, особенно ярый, может сочетаться с равнодушием к национальным интересам, бессовестностью и холодным отношением к страданиям миллионов. По большей части он является гордыней и в еще большей степени воинственностью. В общем и целом он характеризуется негативным настроем.

Их же стране не с кем было себя сравнивать, кроме бедных туземцев далеко внизу, с которыми они никогда не вступали в контакт.

Они любили свою страну, потому что это была их детская, игровая площадка и мастерская — их и детей. Они гордились своими достижениями, своей историей непрерывно возрастающего мастерства. Они превратили ее в цветущий сад, в крошечный рай на земле. Но больше всего они ценили ее — и тут нам трудно их понять — как культурную среду своих детей.

В этом, конечно же, и заключается ключевой момент всех различий: их дети.

С самых первых благоговейно оберегаемых и почитаемых праматерей по всем наследным линиям проходил доминирующий постулат создания великого народа посредством воспитания и обучения детей.

С той же самоотверженностью, с какой наши женщины посвящают себя семье, эти посвятили себя стране и народу. С той же преданностью и беззаветным служением, каких мужья ждут от жен, они посвятили себя не каждая своему очагу, а обществу и друг другу.

У нас материнский инстинкт проявляется очень остро, он подавляется под влиянием внешних факторов, ограничивается самозабвенной любовью лишь к немногим, жестоко уродуется смертью, болезнями, бесплодием и даже просто взрослением детей, когда мать остается одна в пустом гнезде. У них же этот инстинкт превратился в широкий и мощный поток, не иссякающий с течением поколений, а становящийся с каждым годом все глубже и шире и питающий всех детей той земли.

Объединив усилия, они исследовали и искоренили «детские болезни» — их дети не знали этих недугов.

Они сталкивались с проблемами получения знаний и решали их таким образом, что дети росли столь же естественно, как молодые деревца. Они набирались опыта с каждым своим шагом, их учили постоянно, но не осознаваемо — девочки не знали, что их обучают.

По правде говоря, они не использовали слово «обучение», как мы. Их концепция образования состояла в получении специальных знаний в подростковом возрасте под наблюдением особо подготовленных людей. Затем пытливые молодые умы обращали усилия на выбранных ими детей и овладевали необходимыми навыками с легкостью и глубиной, которые не переставали меня поражать.

Но младенцы и маленькие дети никогда не ощущали на себе влияния «принудительного вскармливания» ума, которое мы называем обучением. Я еще остановлюсь на этом подробнее.