Желтые обои, Женландия и другие истории - [43]

Стоял тихий, безветренный день на краю мира, их мира. Мы глядели на раскинувшиеся внизу бескрайние леса, говорили о небесах и земле, о жизни человеческой, о моей стране и других землях, о том, что я надеялся для них сделать…

— Если ты мне поможешь, — сказал я.

Она повернулась ко мне, одарив лучистым нежным взглядом, а когда встретились наши руки, нас мгновенно обуяло всепоглощающее блаженство, которое я едва ли способен описать словами.

Селис была сине-золотисто-розовая, Алима — черно-бело-красная, сверкающая красотой. Элладор же была смуглая: с темными и мягкими, как котиковый мех, волосами, с чистой смуглой кожей, отливающей красноватым, с карими глазами, меняющими цвет от топазового до черно-бархатистого. Все они были просто чудными девушками.

Они заметили нас первыми, еще далеко внизу у озера, и передали известия по всей земле еще до нашего обзорного полета. Они наблюдали, как мы приземлились, шли за нами по лесу, прятались на дереве и — как я подозреваю — нарочно привлекали наше внимание хихиканьем.

Они стояли на часах у накрытого тентом летательного устройства, сменяя друг дружку, а когда объявили о нашем побеге, несколько дней шли за нами по пятам и оказались рядом с бипланом, как я описывал ранее. Они заявили о некоем своем притязании на нас, называя нас «своими мужчинами», а когда нам разрешили изучать страну и ее жительниц, позволив им изучать нас, их притязания были признаны мудрыми руководителями.

Но я, как и все мы, чувствовал, что мы бы безошибочно выбрали именно их из миллионов других.

И все же, «пути любви неисповедимы». Время ухаживаний было полно самых непредвиденных ошибок и недоразумений.

Я пишу эти строки гораздо позднее, пережив разнообразный опыт общения в Женландии и затем на родине, поэтому понимаю и размышляю о том, что именно тогда вызывало постоянное изумление и зачастую оборачивалось драмой.

В ухаживаниях доминирующим мотивом по большей части является, конечно, половая привлекательность. Потом она перерастает в товарищество, крепость уз которого определяется темпераментами обеих сторон. Затем, после свадьбы, постепенно развивается и укрепляется разносторонняя дружба — самая глубокая, нежная и прочная из всех привязанностей, освещаемая и согреваемая неугасимым огнем любви. Или же процесс идет в обратном направлении, любовь меркнет и угасает, дружба не возникает, и все отношения из красоты превращаются в прах.

Здесь все было иначе. Не было никакого полового мотива (или практически никакого). После двух тысяч лет атрофирования от инстинкта осталось ничтожно мало. Также необходимо помнить, что те, кто иногда проявлял подобные атавистические черты, именно из-за них лишались права на материнство.

И все же при сохранении процесса материнства и деторождения подспудные причины для определения половых различий также остаются. И кто скажет, какие давно забытые чувства, смутные и непонятные, пробудились с нашим появлением в материнских сердцах?

Что вызвало у нас еще большее изумление касательно наших подходов — это полное отсутствие «половых традиций». Не существовало никаких различительных критериев относительно того, что такое «мужское» и что такое «женское».

Когда Джефф, взяв у своей обожаемой дамы корзину с фруктами, сказал: «Женщина не должна ничего нести», Селис с искренним изумлением спросила: «Почему?» Он не смог посмотреть в глаза быстроногой и широкогрудой лесничей и ответить: «Потому что она слабее». Она таковой не являлась. Нельзя называть слабой скаковую лошадь только потому, что по виду ломовая лошадь ее мощнее.

Джефф довольно неуклюже ответил, что женщины не созданы для тяжелой работы.

Селис поглядела на поля, где работали женщины, возводя стену из больших камней, оглянулась на ближайший город с его построенными женскими руками домами, на ровную мощеную дорогу, по которой мы шли, а потом — на корзинку, что он взял у нее из рук.

— Не понимаю, — совершенно искренне сказала она. — А у вас в стране женщины такие слабые, что и корзину донести не могут?

— Таков обычай, — ответил Джефф. — Мы считаем материнство достаточно тяжелым бременем. Мужчины должны нести на себе все остальное.

— Как здорово! — воскликнула Селис, сверкнув голубыми глазами.

— И что, получается? — тут же быстро спросила Алима. — Во всех странах все мужчины берут все на себя? Или только у вас?

— Не надо так буквально, — лениво возразил Терри. — Почему вы не хотите, чтобы вас почитали, чтобы вам потакали? Нам это очень нравится.

— А вам не нравится, когда мы точно так же относимся к вам, — ответила она.

— Это совсем другое дело, — раздраженно возразил он, а на ее вопрос «почему?» надулся и отослал ко мне со словами: — Вот Ван у нас философ.

Мы обсудили это с Элладор, поскольку у нас все прошло более гладко, прежде чем настало время для чуда. К тому же мы с глазу на глаз объяснили все это Джеффу и Селис. Однако Терри не внимал голосу разума.

Он был безумно влюблен в Алиму. Попробовал взять ее штурмом и едва не потерял навсегда.

Понимаете, вот мужчина любит девушку, которая, во-первых, молода и неопытна, во-вторых, в образовании у нее на третьем плане стоят первобытные предания, на втором — поэзия и романтика, а на первом — невысказанная надежда и интересы, сосредоточенные на единственно важном в жизни событии, и которая к тому же не обладает никакими иными надеждами и интересами, стоящими упоминания. Тогда ее сравнительно легко завоевать внезапным сокрушительным наскоком. В этом Терри был непревзойденным мастером. Здесь он прибегнул к этой тактике, а Алима настолько обиделась и оскорбилась, что лишь через несколько недель он посмел приблизиться к ней, чтобы повторить попытку.