Железный Крест - [13]

— Коленька, — шептала она, глотая горячие слёзы, — Коленька, родной мой, Коленька, нас убьют… нас сейчас убьют, Коленька… нас ведь убьют сейчас…

Бледный, с мокрым от пота лицом, Коля не отвечал ей. Он держал в вытянутой, неподвижной, руке револьвер, холодное дуло которого равнодушно прицеливалось в пустое чёрное пространство сарайной щели.

— Погоди гранату, — услышали они снаружи. — Нам он живой нужен.

— Ага, живой! — зло откликнулся чей-то голос. — Ты сам туда за ним полезешь?..

И тут…тара-та-тах! — прорезало воздух. — Тара-та-тах! Ба-бах!.. Тиу-у, тиу-у… — взвизгнуло над сараями.

Завизжали грузовики, затрещали автоматные очереди, отовсюду слышались немецкие голоса и крики разбегавшихся партизан.

И эти крики, и топот, и зазвеневшее эхо от разряженных автоматных обойм — всё это обрушилось так внезапно, что Маша оцепенела вначале. Она слушала и не могла поверить. А после, ещё сильнее стиснув пальцами рукав Колиной гимнастёрки, она заплакала так громко, как не плакала уже очень-очень давно — с тех самых пор, когда она была ещё совсем маленькой, беззащитной девочкой.

— Что же ты, глупенькая? — радостно улыбаясь, говорил Коля. — Ну теперь-то чего? Теперь-то…

— Да ведь это же они… — отвечала Маша, улыбаясь, но не переставая плакать.

И ещё не смолкли выстрелы и автоматные очереди за деревней, ещё кричали где-то, как быстро затопали шаги возле самых сараев. И незнакомый голос что-то закричал по немецки.

Отлетели снопы в сторону. Ворвался свет в щель. И кто-то что-то спросил, тревожно и торопливо. Коля ответил ему — тоже на немецком.

И вокруг появилось множество солдат и офицеров в немецкой форме. Всё это закружилось и замельтешило перед глазами у Маши, которая еле стояла сейчас на ногах.

— Маша! — захлёбываясь от гордости, торопилась рассказать Ленка. — Я успела… Успела, ведь… Если бы ещё чуть-чуть, они бы вас обоих…

— Да, Ленка, да. Они бы убили нас, обязательно убили, ответила Маша и смеялась чему-то сквозь не высохшие ещё слёзы.

Красная армия наступала, и бои шли где-то уже совсем близко. До станицы долетали разные тревожные слухи. Маша с матерью наскоро собирали свои пожитки и складывали всё на подводу.

Во двор к ним зашёл Коля. Он взял Машу за плечи, крепко обнял, а потом долго, не отрываясь смотрел ей в глаза — смотрел так, как если бы хотел запомнить её на всю жизнь — сколько ещё останется.

— Мы уходим, Машенька, — сказал он. — Уходим. А вы должны ехать сейчас же, не задерживаясь. Вам нельзя медлить. Если красные схватят вас — они вас не пощадят. Я выпишу пропуска — вы доберётесь с ними до границы. Постарайтесь пробраться во Францию, в Париж. Там я разыщу вас. Если останусь жив… И ещё вот, — Коля вытянул руку, которую держал в кармане. — Это золотой медальон — подарок моей матери. Продай его, если вам станет совсем плохо. Но постарайтесь, прошу вас, постарайтесь, — он опять сильно сжал Машу за плечи, — постарайтесь добраться до Парижа. Если вы останетесь в России, я не смогу вас разыскать.

Маша не двигалась. Она молча, остолбенело, смотрела на Колю. Тот вложил медальон ей в руку, потом, достав из кармана платок, вытер Маше мокрое от слёз лицо.

— Прощай, Машенька, — повторил он и в последний раз уже поцеловал её в губы.

Был вечер, когда их подвода тронулась в путь. Мать держала в руках вожжи, сама Маша и её маленький братишка Топ сидели рядом, молча глядя вокруг.

Только они отъехали, на дороге появилась тоненькая девичья фигурка. Это была Ленка. Та быстро подбежала к подводе. Мать остановила лошадей.

— Ты не передумала? — спросила Маша, с сожалением глядя на Ленку. — А, может, всё-таки, с нами?

— Нет, Маша. — Покачала головой та. — Я здесь пока останусь. А там… там видно будет… Ну… прощай, Маша, — добавила она.

— Прощай, Ленка.

— Может, когда и увидимся…

— Может быть.

И они обнялись. Подвода тронулась с места. Маша, оглядевшись, вытерла слёзы.

…Засыпала станица. Звёзды блестели сверху. Ветер всё пропитал густым тёплым настоем отцветающей гречихи. Тихо-тихо спускалась сонная ночь; зажглись огоньками разбросанные там и тут станичные домики. Опустели улочки, залитые лунным светом. И только слышала усталая Маша, как в соседней роще, где так хорошо и так прохладно было бродить среди тёмных деревьев, теперь громко и беззаботно переливаются глупые соловьи.

Миссиссага, 2004 г.