Железный герцог - [15]

У герцога, в отличие от Наполеона, никогда не было больших штабов. В том числе потому, что сравнивать французскую штабную культуру с английской просто нелепо. Во Франции штабному делу учили, в Англии… Даже обсуждать не стоит.

Как не стоит и сравнивать общий уровень подготовки офицеров. Мы ещё поговорим об этом подробнее. Пока лишь замечу, что у Веллингтона имелись основания для того, чтобы делать всё самому. Он и делал. И не проиграл ни одного сражения.

…В 1805 году братья Уэлсли вернулись в Англию. Ричард – не по своей воле, его отозвали. Маркизу Уэлсли предъявили очень серьезные обвинения. В тонкости не вникаем, но отметим – Артур Уэлсли, хотел он того или нет, тоже оказался вовлеченным в скандал. Иначе и быть не могло. Испытывал ли он какие-нибудь опасения по этому поводу?

По большому счету, нет. В чем его-то могли обвинить? В том, что пользовался покровительством старшего брата? Так тема муссировалась уже давно. Только теперь отличными адвокатами Артура стали его военные победы. Он одержал их сам, без чьей-либо помощи. Деньги заработал честно, потому их и мало. В январе 1805-го он пишет брату Генри: «Я не богат по сравнению со многими другими людьми, но очень богат по сравнению с самим собой в недавнем прошлом…»

Сорок две тысячи фунтов (жалованье и призовые). Подарки, в том числе богато украшенная драгоценностями сабля. Хватит для того, чтобы чувствовать себя независимым. Наверняка льстит генералу и прозвище, которое ему дали индусы: Уэлсли Бахадур. Непобедимый!

Самое важное. Из Индии Артур Уэлсли возвращался домой совсем другим человеком. Индия дала ему уверенность в себе. Он уезжал на Восток – и пределом его мечтаний был генеральский чин. Он едет домой – и будто вообще не думает о будущем. «Новый» Артур Уэлсли полагает, что отныне будущее в его собственных руках. Самонадеянно? А теперь – только так.

…На корабле «Трайдент» он, в основном, почитывает любовные романы. Мучается от приступов морской болезни и очень радуется, когда «Трайдент» бросает якорь у острова. Как он называется? Ах да, Святая Елена. До чего же приятно пройтись по суше! Разве что деревьев здесь совсем мало…

Часть третья Прийти по-английски

Введение

Историки любят цифры, но плохо умеют считать. Иногда на кого-то снисходит озарение, и он видит совпадения, закономерности, некую игру чисел.

В XVIII веке в Европе войны случались с периодичностью раз в шесть-семь лет. Звучит пугающе, не так ли? А выглядит не так чтобы очень страшно. Большие войны, маленькие. Практически каждую из них можно было в любой момент остановить. Ни одна из них не грозила потрясением основ.

Благородные люди занимались благородным делом. Простите, что употребляю это слово в отношения столь страшного занятия, как война. Любая война – ужасна, но мы же всё-таки в состоянии оценить степень «ужасности».

После окончания религиозных войн (вот эти по-настоящему страшные) в Европе установился особый тип войны. По сути – между монархами, а не между странами, тем более – народами. Офицеры – дворяне противоборствующих армий – были ближе друг другу, чем их собственные солдаты. Какую ненависть они должны были испытывать? Уж точно не звериную.

Армии небольшие. Гражданское население, надо признать, страдало очень умеренно. Монархи всегда могли договориться. Войны XVIII века не зря называют «галантными», или «кружевными».

Такими они и были до тех пор, пока 20 апреля 1792 года революционная Франция не объявила войну австрийскому императору. Никто и представить себе не мог, что в тот день начался конфликт нового типа. Он продлится двадцать с лишним лет, унесет сотни тысяч жизней… И навсегда изменит наши представления о войне.

Глава первая Какая война была «первой мировой»?

Они испугались. По-настоящему. С 1815 года страх перед новой большой войной – это то, с чем люди будут жить. Страны – создавать союзы в преддверии или системы, чтобы предотвратить. Их действительно сильно напугала большая война 1792–1815 гг. А значит, как минимум, она была не такой, как те, что были раньше.

Совсем не такой. И теперь ее надо бы как-то назвать и подставиться под огонь критики или, что ещё хуже, оказаться вовлеченным в столь благородное занятие, как дискуссия. Против критики я не возражаю, дискутировать не очень хочу. Да и книга эта – не про теорию войн.

Однако я хочу, чтобы у читателя имелось представление, поскольку герои книги принимали участие в необычной войне. Так как же ее назвать? Американский историк Дэвид Белл называет «первой тотальной». Можно? Вполне. И «первой мировой» – тоже можно. Просто никто особо не хочет. Многое придется «ломать», такая война может начаться!

Давайте я не буду наклеивать ярлыки. «Тотальная», «первая мировая» – как угодно. Важно только одно. Такая война была первой в истории. Я просто объясню почему.

…В 1792 году депутаты-жирондисты во французском Конвенте заявили: «Мы начинаем войну, чтобы покончить с войнами. Это будет последняя война». Интересное сочетание идей Просвещения с милитаризмом. Чтобы исполнить вековую мечту человечества о прекращении войн, нужно… повоевать.

Вы не сильно удивитесь, узнав о том, что накануне той войны, которую официально называют Первой мировой, были широко распространены точно такие же настроения? В 1914-м Герберт Уэллс написал эссе под названием «Война, которая покончит с войной». Даже Наполеон охотно рассуждал о некой «последней войне», Наполеон, сделавший войну перманентной.