Железные ворота - [65]

— Значит, может начаться война?

— Принести тебе газету, где пишут об уродах?

— Нет, нет, не надо…

— Ну и умора, получишь удовольствие… С двумя-тремя головами и хвостом…

— Нет, нет…

— Подумай, до чего смешно — родить рыбу! Ну, ладно, не бойся. Ведь это может произойти только если будет война…

Евтихиса стало клонить в сон. Ему больше нечего было сказать Вангелии. Зевнув, он пожелал ей спокойной ночи и закрыл за собой дверь.

«Этому городу просто необходимы красивые улицы и обилие светящихся реклам», — подумал Андонис, вставая со скамейки. Маленькая площадь словно вымерла, аптека закрылась, и ему уже было опасно сидеть здесь. Страшно мешал чемодан. Если бы он не солгал Вангелии, все было бы значительно проще. «Раз я впал в такую панику, значит, я не созрел для удачи. Меня ни на минуту не оставляет страх, я, видно, еще новичок, отсталый, недоразвитый элемент. Простофиль и недотеп сажают в тюрьму, чтобы избавиться от лишнего шума и толчеи», — заключил он и чертыхнулся вслух, до сих пор не придумав, где бы притулиться на ночь.

Какой-то мужчина, беспечно шагавший по улице, отпер ключом дверь своего дома.

Андонис продолжал рассуждать: «Вероятней всего, я сам не захотел принять правильное решение и поэтому теперь подвергаюсь опасности, могу погибнуть под обломками капитализма. Если бы я жил в древней Греции, меня бы заковали в цепи и поволокли на невольничий рынок. В те времена восставали рабы, но я нигде не читал, чтобы восстания подымали должники, простофили».

Он отыскал ночное кафе и сразу бросился к телефону звонить Лукису.

— Я хочу кое-что уточнить у тебя относительно той встречи. У меня отличная мысль. Не зайти ли мне сейчас к тебе? Я до утра свободен.

Подойдя к освещенному подъезду с мраморной лестницей, Андонис попытался за улыбкой скрыть страх, исказивший его лицо. Он сердечно поздоровался с Лукисом и, указав на свой чемодан, пробормотал что-то невнятное относительно предстоящей поездки, но Лукис пропустил мимо ушей его сбивчивые объяснения. Они прошли в знакомую Андонису гостиную с глубокими креслами. Лукис собирался куда-то идти, и это нарушало планы Андониса.

— Я жду звонка. Свидание в баре все по тому же делу. Если результат будет благоприятный, я сообщу тебе…

— Значит, заработала машина! — воскликнул Андонис. — Как тебе понравились идеи, которые я развивал перед этими господами?

— Великолепные идеи!

— Но почему они словно онемели, как только встал вопрос о том, кто будет вести дело?

— Я думаю, их это пока не интересует. Ты поторопился, — сказал Лукис.

— После моего ухода еще что-нибудь говорили?

— Нет, может быть, сегодня… От этой встречи многое зависит.

Андонис опять пустился в разглагольствование относительно прибыльных оборотов капитала, чтобы тем временем придумать оправдание своему ночному вторжению. Но Лукис, человек без прошлого, крепко связанный с системой денежных махинаций, внимательно посмотрел на него сквозь свой хрустальный бокал.

— Для меня важно иметь определенное положение в их обществе. Как ты сам понимаешь, капиталов у меня нет. Я предложу свои услуги, связи, умение маневрировать в сложных обстоятельствах. В этом выразится мое участие… Возможности мои ограничены, но я никогда не навязываюсь сам, этим я набиваю себе цену… Если сегодня…

Андонис отметил скрытый упрек. «Я всегда навязываюсь, — размышлял он, — и это плохо». Он восхищался Лукисом, мастером своего дела, и рассыпался перед ним в комплиментах. Увлекшись, он сам верил в свои слова.

В это время зазвонил телефон, и Лукис вполголоса, сдержанно побеседовал с кем-то. Он встал, давая понять Андонису, что пора идти.

— Ты мне понадобишься послезавтра…

«Признаться Лукису в своих дурацких неприятностях равносильно самоубийству. А смогу ли я послезавтра?»

На улице было сыро, сеял мелкий дождик. Сидя в машине Лукиса, Андонис понял, что до рассвета еще далеко. Он чуть не забыл об этом. «Опять я потерял напрасно столько времени и теперь, в самый критический момент, продолжаю его терять».

Важные деловые переговоры ведутся всегда после полуночи, и по Лукису видно было, как он волнуется перед этой решающей встречей.

— А если сегодня все сложится благоприятно? — спросил Андонис.

По стеклу машины сбегали капли. Около Археологического музея Андонис решил выйти.

— Я довезу тебя до дому, — предложил Лукис.

Такой опасности Андонис не предвидел. Он попросил Лукиса остановиться где-нибудь здесь, намекнув, что и у него есть дела после полуночи.

— Понятно. Ты сказал, наверно, жене, что уезжаешь внезапно… Известный прием…

Андонис засмеялся натянутым, глуповатым смехом: они, мол, вполне понимают друг друга.

Машина уехала, и он остался опять один; голова его пылала, он стоял на скользком от дождя тротуаре с чемоданом в руке. Дождь усиливался, но Андонису было все равно. В городе, где он согласен укрыться в любой дыре, для него нет пристанища. «Не лучше ли мне самому явиться в полицию? Но если я попаду в тюрьму, то пиши пропало».

На улице Патисион он вспомнил, что здесь поблизости в мансарде была когда-то мастерская Алекоса. Возможно, она до сих пор там, хотя кто-то говорил ему, что Алекос уехал в Париж. Все равно. Может быть, Алекос вернулся, а если нет, он притворится, что не знал об его отъезде. Андонис поспешно зашагал к знакомому дому и скрылся в подъезде. По узкой темной лестнице он подымался наверх. Ступеньки скрипели, как прежде. С легкостью преодолев впотьмах все повороты лестницы, точно он был здесь вчера, Андонис прошел по длинному коридору верхнего этажа и тихо постучал в дверь мансарды. Теперь он вспомнил: да, конечно, ему говорили, что Алекос в Париже. Он постучал еще раз. Тишина… Андонису представилось, что сейчас осень сорокового года и ему двадцать лет. В то время здесь собирались все его друзья… Он опять постучал. Потом взял чемодан и начал спускаться, но казалось, лестнице не было конца. На площадке он остановился. Никто не слышал, как он прошел, и он вполне может провести здесь ночь. Андонис снова поднялся наверх и сел на ступеньку. По черепичной крыше стучал дождь. Поставив чемодан рядом с собой, он положил на него голову.