Железные ворота - [66]

Здесь хорошо, он чувствует себя как дома, точно в окружении близких людей. Он не знает, что может произойти до утра, но, как и накануне войны, когда он стоял в этом доме на террасе, он убежден, что каким-то образом должна разрядиться тревога, пронизывающая эту дождливую ночь. Но тогда — он отлично помнит — было много дрожащих звезд. Неужели вскоре разразится война?..

В горле у Андониса пересохло, в висках стучало. До утра все может измениться. Он подошел к двери, ведущей на террасу. Она была заперта. Через квадратные стеклышки он стал наблюдать, как струится по ним дождь. Целая эпоха началась для него когда-то в этой мансарде. Многие из его прежних друзей погибли в оккупацию и позже; они так и не увидели развязки. Но для Андониса тоже она еще не наступила, если сегодня он скрывается здесь, преследуемый за долги! Одно стеклышко в двери оказалось разбитым. Он осторожно просунул наружу руку и, подставив ладонь горстью, попытался собрать немного дождевой воды. Потом он облизал ладонь, чтобы хоть немного освежить горло.

Он сел опять на ступеньку рядом с чемоданом. Вдруг острая боль пронзила ему ногу до самой кости. Это его старая рана. Много лет не давала она о себе знать. Он вздрогнул всем телом и свернулся в клубок на площадке. Ему сразу пришел на память тот вечер, когда он бился с цолиасами[5] около железной дороги. Пуля впилась ему в правую ногу. После сильного кровотечения он потерял сознание. Открыв глаза, он увидел склонившуюся над ним Вангелию. «Все к лучшему, мне дорога эта рана», — сказал он ей, когда смог наконец ходить. «Почему?» — спросила Вангелия. «Потому что благодаря ей я познакомился с тобой», — признался он.

Нечто подобное говорил Андонис пять лет назад, уходя со службы в фирме. «Все к лучшему, я развязал себе руки и смогу теперь добиться успеха в жизни». И он бросил в лицо шефам фирмы, смотревшим на него как на неизбежную жертву: «Не думайте, что я погибну из-за того, что вы увольняете меня». Один из них, старик, ободряюще потрепал его по плечу, словно утешая человека, которого ожидала верная гибель. Но Андонис глядел на них с безграничным презрением и, уходя, изо всех сил хлопнул дверью. Когда, простившись с сослуживцами, он вышел на улицу, то даже не обернулся, чтобы взглянуть последний раз на здание фирмы, где он проработал много лет. Гордость придавала ему силы, и он смотрел по сторонам — на дома и людей. «Такова жизнь, но я еще добьюсь успеха», — думал он, и ему хотелось громко выкрикнуть это, чтобы все слышали. Прибежав домой, он сообщил Вангелии, что наконец-то распрощался с жалким положением служащего и что теперь раскроется в полную силу его талант и он непременно преуспеет. «Будет лучше?» — спросила она. «Конечно», — ответил он убежденно.

В тот вечер они поужинали в ресторане. Прошло всего шесть месяцев, как они поженились. Вангелия заглядывала ему в глаза и соглашалась со всем. «Это преходящее состояние, временное свертывание в процессе развития. Не пугайся, Вангелия, мы живем в эпоху острых конфликтов…» Он говорил о характере экономики в период упадка и все крепче сжимал ей руку — пусть она не боится, он рад тому, что они вместе будут переживать это трудное время. Потом он пригласил ее пройтись по свежему воздуху, так как голова у него раскалывалась от планов. Вангелия разделяла его оптимизм. «Я помогу тебе, насколько это будет в моих силах», — сказала она. И немного погодя спросила: «Хочешь, я буду всегда рядом с тобой, стану твоей помощницей?» Но так не получилось. Андонис не расставался с тяжелым портфелем, в глазах у него рябило от цифр, и мысли были постоянно поглощены сложными расчетами. Вангелия спрашивала, начали ли осуществляться его планы и когда он поручит ей какую-нибудь работу. «Скоро я найму контору с телефоном, посажу тебя там, и мы будем целыми днями вместе». Позже он морочил ей голову разными блестящими идеями и пытался убедить ее, что ни одна сделка не заключается честным путем, что в этих джунглях царствуют свирепые хищники. «Но меня это не касается. Я знаю, что существующая система оставляет много законных возможностей для получения прибыли, не обязательно становиться бандитом. Взломщики и жулики действуют вне экономической сферы. Если интересоваться махинациями жуликов, ко всему почувствуешь отвращение. Рынок похож на голодный зверинец». И он окружил ее стеной неведения. Как на рынке с кредиторами надо разговаривать осторожно, не выдавая своих истинных чувств, так и с Вангелией, самым главным кредитором, нужно беседовать со спокойной уверенностью, чтобы создать впечатление, будто он терпеливо скрывает свои надежды и поделится ими, только когда они сбудутся. «Притворство стоит мне очень дорого. И в большинстве случаев я лгу, чтобы послушать себя самого. Но молодые люди, которые собирались когда-то в этой мансарде, вступали в жизнь с чистыми сердцами, борясь со злом, многие заплатили за это самой дорогой ценой. Как мог я так запутаться!»

Старая рана не дает Андонису покоя. Острая боль отдает в висок…

Как видно, все спокойно. Ни войны, ни революции. Из мрака встает живой город, оставляя на улицах обрывки ночи, чтобы их развеяли колеса машин и шаги прохожих. Андонис с чемоданом и портфелем вынырнул из подъезда. Озираясь по сторонам, он двинулся в путь. Он старался казаться как можно спокойней. Ему хотелось понять, каков сегодня пробуждающийся мир. Убедившись, что со вчерашнего дня ничего не изменилось, он заторопился. Но бежать он не мог, потому что у него болела нога.