Железные ворота - [126]

— Иди, не бойся.

— Они осторожно поднялись на террасу. Сверкали огни города. Было прохладно. Измини отперла чулан и поманила Ангелоса рукой:

— Сюда. Сними ботинки, чтобы не шуметь.

Как только они оказались в темной каморке, Измини расплакалась. Чтобы заглушить рыдания, она спрятала лицо у него на груди. Он не ориентировался в новой обстановке; стоял неподвижно, гладя ее по голове. Измини прошептала, что все для него приготовила: настелила на два ящика доски, принесла матрац и чистые простыни.

— Садись, не бойся. Здесь тесновато, но чисто. Я подмела пол, убрала лишние вещи. — Она позаботилась обо всем: кувшин с водой, хлеб и сахар, полотенце, сухари и две банки молока; ключ будет торчать изнутри.

Окно каморки выходило в глубокий каменный колодец.

— Отсюда будешь спускать мне на веревке вот эту корзину, а я буду класть в нее еду и все, что тебе понадобится. Каждую ночь, полвторого. Хорошо я придумала? Ты побудешь здесь несколько дней, пока мы не подыщем что-нибудь более удобное… — Покончив с наставлениями, она села рядом с ним и сказала: — А теперь мы можем поговорить.

Ангелос хотел обнять ее, — «спасибо тебе за все», — но отдернул руку, потому что в голосе у нее вдруг прозвучали суровые нотки. Он попытался заглянуть ей в лицо, но ничего не было видно, он чувствовал только, что она рядом, нечто осязаемое и в то же время таинственное, как мрак. Его обдавало ее прерывистое дыхание, а острый взгляд пронизывал насквозь, и он не в состоянии был даже пошевельнуться.

— Измини, с каждым днем я люблю тебя все больше и больше. Ты сомневаешься? Это твое право… А я не могу удержаться от этого признания — оно нужно нам обоим…

— Это все слова.

— Конечно, слова, но искренние. Ничего другого я не могу тебе предложить.

— Я никогда ничего от тебя не требовала, всегда старалась уберечь тебя от опасности. Ты знаешь, что я пожертвовала бы своей жизнью ради твоего спасения.

— Но ты так и делаешь. Куда уж больше? Поверь мне, Измини, я чувствую себя больным. Как можно бежать, если ты ранен в ноги?

— А кто требует от раненого, чтобы он бежал?

— Он сам того хочет, он не ждет, когда от него этого потребуют.

Убедившись, что бессмысленно продолжать этот разговор, Измини спросила его совсем другим тоном, строго, как на допросе:

— Где ты пропадал после того вечера?

— Несколько ночей я провел на улице, а потом пришел к Статису…

— Сюда, во двор?

— Да. Спасибо тебе за то, что ты спасла мои книги. Видишь, я знаю все.

— А к чему ты ломал комедию? Ты боялся меня?

— Нет, самого себя.

— Говори ясней, я не понимаю. Неужели так трудно было передать мне: «У меня все в порядке. Я не хочу тебя больше видеть, перестань справляться обо мне…»

— Это было бы неправдой…

— А если бы ты знал, что я сижу где-то голодная, что мне необходима помощь, что меня может приободрить лишь одно твое слово, один твой взгляд, и тогда бы ты не ударил палец о палец?

Откуда доносится ее голос? Ангелос потерял чувство пространства, он не решался даже протянуть руку, опереться на что-нибудь. Наконец он заговорил медленно, словно обращаясь к самому себе:

— В тот дождливый вечер я пришел попросить у тебя помощи. Когда я увидел тебя, я не нашел в себе силы сказать, что мне некуда деваться. Ты, конечно, поняла, что меня терзает страх, но я не решился признаться тебе и в этом. Рядом с тобой я оживаю. Мне важнее было увидеть тебя, чем найти с твоей помощью какое-нибудь пристанище. Как только я почувствовал, насколько глубоко ты взволнована, я предпочел уйти. Потом из-за стыда перед тобой я скрывал, что нахожусь во дворе своего дома. Через щелку в ставне ежедневно наблюдал я за вами. Как я хотел окликнуть тебя! Но стоило мне взяться за засов, как руки переставали меня слушаться. Мне нечего было тебе предложить, кроме тревоги и самоуничижения, ведь я стыдился даже самого себя. А если бы я открыл дверь, что мог я сказать тебе? Тяжело просить всегда только о помощи… Мы оба задали бы тот же вопрос: «До каких пор?» Что я мог тебе дать?

— Об этом судила бы я сама.

— Помнишь наш разговор? Люди в своих взаимоотношениях исходят обычно из какого-нибудь общего идеала, стремления, мечты…

— Для дружбы это необходимое условие, а я люблю тебя, — сказала Измини.

— А так как я тебя тоже люблю, наши притязания еще бо́льшие, мы хотим строить вместе жизнь.

— Но так мы оба лишаемся этой возможности. В конечном счете каждый человек приговорен к смерти. Она неизбежна. Но никто не знает, когда будет приведен в исполнение приговор.

— Как ты сказала, Измини?

— Все люди приговорены к смерти, но они не расточают понапрасну свою жизнь. Они живут и даже стремятся жить как можно лучше…

— Ты, Измини, ошибаешься. Это совсем другое дело. Твое обобщение опасно упрощает проблему. Я не боюсь смерти, но я не хочу, чтобы меня расстреляли.

— Поэтому ты должен спастись, выжить.

Глубоко вздохнув, Ангелос с трудом продолжал:

— Страх, Измини, — это болезнь. Она поражает нервы, иссушает мозг, чувствуешь внутри беспрестанную дрожь. Это очень тяжелая болезнь, она парализует тебя и отупляет. Такое состояние ничего общего с жизнью не имеет; с каждым днем тебя все глубже и глубже затягивает трясина. Стремление уцелеть слишком дорого обходится. Признаюсь тебе честно, меня изводил страх. Сейчас я дошел до второй стадии — мне стыдно. Вчера я весь день пролежал под кроватью — что-нибудь подобное ты ожидала от меня? А сегодня я оказался в этом чулане, как негодный хлам. Но сдаваться нельзя…