Желание - [63]

Иногда эта тощая, изможденная девочка что-то говорила, обращаясь к соплеменникам, ведь нельзя же так молчать до бесконечности. Временами Матинна и сама замечала, что она и не черная, и не белая, и слова ее звучали странно, не понятные никому. И эти остальные люди думали: кто она такая и почему разговаривает с ними таким чудным голосом, мнется и путается?

Однажды один молодой туземец Уолтер Тальба Бруни очень разозлился и сказал, что не понимает, почему с ними это происходит, почему они умирают один за другим. Он указывал рукой на кладбище и выговаривал все это Матинне, как будто она была виновата, как будто уж если она вернулась в Вайбалену, то должна была привезти ответ, какое-то объяснение, надежду. А у нее не было для них никакого ответа. Было только красное платье, которое уже не налезало на нее, и она приспособила его как шарф.

Она не знала, что гнев Уолтера Тальба Бруни разделяли и остальные, не знала, что этот человек специально накричал на нее, чтобы она перестала их игнорировать. Но Матинна даже не шевельнулась. Ей было все равно. Все ей казалось бессмысленным.

– Ну, тогда убей меня, чтобы и я умерла, – сказала она Уолтеру Тальба Бруни.

Но у него не было никакой власти над этой девочкой.

В живых осталось уже меньше ста человек, и все они были в отчаянии. Они всё умирали и умирали. С самого утра женщины отправлялись на вершину Флэгстаф-Хилл и сидели там целый день, вглядываясь в тонкую полоску на горизонте, – там, на юге, в шестидесяти милях отсюда, проступала бледная береговая линия острова, который был их домом. Там остались их деревни, куполообразные хижины – они, эти места, ждали их возвращения, но напрасно. Их поляны зарастали побегами молодых деревьев, тропинки исчезали среди травы, а на равнинах, где прежде охотились их мужчины, уже построили огромные загоны и запустили туда овец. Они мысленно видели своих предков, которые призывно пели им из своих могил, прося вернуться домой, но так и не дождавшись ответа.

Матинна не ходила с остальными на Флэгстаф-Хилл. Поначалу она проводила много времени с учителем-катехизатором Робертом Макмахоном. Тот очень опустился и ходил настолько грязным, что доктор Брайант говорил своей жене, что если вдруг у них кончится еда, то можно будет сварить рубашку Макмахона и съесть, настолько она засаленная.

– Нет оправдания ни моей лености, ни глупости, – как-то сказал Макмахон доктору Брайанту, когда тот поинтересовался, почему он приехал сюда. – Единственное, о чем я молю, – это о прощении.

Он часто повторял это, словно его изначальное желание обрести тут хоть какую-то синекуру для простого человека в итоге обернулось соучастием в преступлении, которое даже трудно было определить словами. Правдой было и то, что Макмахон с доктором Брайантом столкнулись с непосильной задачей – поддерживать хоть какой-то порядок в своем поселении, которое перед самым отъездом сын Робинсона уже открыто называл «скопищем мертвецов».

Поначалу Макмахону все было интересно, он во все вникал, изучал язык туземцев и даже перевел для них некоторые отрывки из Писания. Но они все равно продолжали умирать, а между тем власти каждый год урезали бюджет на содержание. Продуктов, одежды и всего остального поставляли все меньше и меньше. Брайант и Макмахон подумывали сократить рацион, а чтобы туземцы не взбунтовались, решили отстрелить несколько человек для острастки. Но туземцы сами стали умирать еще чаще.

Макмахон был даже более нечистоплотен, чем черные, а еще он любил цитировать из Писания, здорово перевирая слова. Он как-то больше вертелся среди туземцев, хотя и презирал их. Матинне он был интересен тем, что туземцы его не любили, а в ее понимании это означало, что человек он хороший. Чтобы произвести на него впечатление, она специально садилась где-нибудь неподалеку и делала записи в своем дневнике. В этом она подражала леди Джейн.

Однажды Макмахон потребовал, чтобы Матинна показала, что она там пишет. Девочка передала ему дневник, втайне надеясь, что учитель зауважает ее, потому что для него она тоже была черная. Но хотя Матинна изображала, что старательно ведет дневник, на самом деле написала она совсем мало. Учитель не знал, что составление слов для Матинны было знаком хорошего поведения, за которое она ожидала получить поощрение. Ведь так было заведено в доме Франклинов. Поощрение за написание слов или за то, что моешься с мылом. И еще для нее это было своего рода манипуляцией. Но учитель не знал об этом, а если бы и узнал, то долго бы смеялся.

Матинна переписывала отрывки из Писания или газетные объявления о продаже хлопка, рекламы лошадей, мыла или какого-нибудь лекарства, перелистывая старые номера «Хроник Хобарта». Итак, учитель взял в руки дневник и начал читать вслух:

Не надо выбрасывать мыло потому что мыло очень полезная вещь чтобы им мыться но только им все равно, нет же вместо этого они намазывают себя красной глиной потому что они так привыкли им больше нравится лицо в красной глине чем просто помыть себя мылом.

Попыхивая кукурузной трубкой, учитель иногда сбивался, когда на чернила попадали капельки его слюны и он не все мог разобрать.