Жди гостей - [15]

– Клянусь честью, нет!

– Очень хорошо, спасибо. И, не забывайте, если позвонит няня, я к вашим услугам, угу? Возьмите на себя труд передать мне послание. Я – господин Антуан. Договорились?

– Положитесь на меня!

Я освобождаю музейное кресло, пожимаю руку Людовику XIII Уктюпьежу и в который раз присоединяюсь к двум кучам мяса, которые заветриваются в моем дилижансе.

За время моей встречи с патроном агентства по недвижимости Толстяк сходил к какому-то колбаснику и купил запеченный паштет.

Оба супруга (сопряженные в основном любовью к столу) разделили между собой эти отходы рубленного мяса и заглатывают их с такой прожорливостью, от которой стошнило бы льва Атласских гор.

Усы мамаши Берю облеплены крошками паштета. Они кажутся заиндевевшими, как у тех гренадеров, которым пришлось поспешно прыгать через Березину, когда они убедились, что Москва была выстроена не из огнеупорных материалов.

С неподдельным ужасом, смешанным с восхищением, я взираю на эту здоровую мегеру с жирными губами. Она мне улыбается выпачканной паштетом улыбкой.

– Это успокаивает голод, – извиняющимся тоном говорит она.

Не знаю, успокаивает ли их голод этот килограмм молотого мяса, но могу вас заверить, что мой он успокоил.

– Куда направляемся теперь? – осведомился Толстяк.

– В Булонскую киностудию.

– Зачем?

– Смотреть, как снимают фильм. И, можешь радоваться, Берю, это совместное производство компании «Пате»!24

Глава седьмая

В Булонской студии царит невообразимый гам, фильм, который снимает Фред Лавми, вызывает у его поклонников поток чернил (и поток уксуса у завистников). Временно он называется «Вступление холеры в Марсель». Сюжет его прост. Потомок Лафайета подхватил холеру в финикийском городе. Он должен умереть. Единственный человек, способный его спасти, – американский ученый индейского происхождения, который ненавидит Лафайета и отказывается помочь умирающему.

Жена потомка садится в самолет и летит к этому ученому, которого очаровывает в ходе экстраординарной сцены в его лаборатории. Падшая, но торжествующая, она возвращается в Марсель с лекарством в кармане. Лавми играет ученого, а Урсула-Мов де Полиньяк исполняет роль жены потомка. Потомка играет некий Пети-Дернье, молодой французский исполнитель любовных ролей (его подлинное имя Игорь Вастриянян). На роль холеры претендуют несколько пользующихся известностью бацилл Медицинского факультета Святого Рогоносца.

Едва войдя в большой холл студии, я замечаю целую орду журналистов с фотоаппаратами через плечо, которые там днюют и ночуют, чтобы не пропустить ни единого чиха красавца Фреда.

Чья-то энергичная рука обрушивается на мое плечо. Я узнаю своего друга Альбера Ларонда из «Сумерек». Это виртуоз пера по части создания небылиц. Он обладает заслуживающим уважения даром поставлять новости прежде, чем они происходят. Он даже не утруждает себя опровержениями, если его уличают. Именно он является автором знаменитой статьи о встрече Эйзенхауэра и Хрущева в пивной «Вселенная» по случаю какого-то турнира доминошников, равно как и известной заметки о туннеле под Атлантикой с ответвлением в Гималаи.

– Сан-Антонио! – ликует он. – Что бы это значило? Я, конечно, догадывался, что ты со своей смазливой мордой рано или поздно попадешь в кино! Ты же всегда был плейбоем полицейского участка.

Эта встреча тревожит меня и одновременно чарует. Тревожит потому, что от Ларонда можно ожидать чего угодно, например увидеть в одном из следующих номеров его газеты сообщение о том, что я буду сниматься в главной роли в фильме «Маленькие дамы предпочитают большие члены». Доволен же я потому, что этот чертов писака является как раз тем человеком, который может стать моим гидом в кругах киношников.

– Кончай трепаться, сочинитель, я в отпуске и просто решил приятно провести время.

– В таком случае, не сюда тебе надо было приходить, – парирует Альбер, – поскольку по части чокнутых – лучшего места, чем здесь, не найти.

Если судить по той суматохе, которая царит в студии, надо признать, что он недалек от истины. Очаровательный тип этот Альбер... Высокого роста, лишенный всякой растительности спереди, белокуро-рыжий, с бледным лицом и сардоническим взглядом, он всегда одет в костюмы стоимостью в сто тысяч франков, мятые, как туалетная бумага; носит дорогие галстуки, скрученные, словно веревка, и рубашки, в которых всегда не хватает нескольких пуговиц. Его мушкетерские манжеты также лишены запонок и элегантно закатаны на рукава пиджака. Более того, поскольку он вечно в бегах и располагает лишь одной парой туфель, которые не жмут, туфли эти выглядят так, будто он извлек их из сумы какого-нибудь бродяги.

Он прижимает меня к декорации, представляющей улицу Риволи. Мой зад упирается в табачную лавку, а локоть касается третьего этажа парикмахерской для лысых. Его инквизиторский взгляд вонзается в мои глаза, будто две вязальные спицы.

– Послушай, легавый красавчик, – тихо говорит он, – не собираешься же ты учить гримасничать старую обезьяну вроде меня. Если ты считаешь, что я поверил твоим сказкам про отпуск, то ты ошибаешься. Что тут заваривается, приятель? Послушай, если ты будешь со мной подобрее, обещаю тебе серию твоих фотографий на первой полосе «Сумерек», отражающих все периоды твоей жизни – от момента, когда ты сосал свой палец, до момента, когда ты втыкаешь его в глаза своим клиентам, чтобы заставить их говорить...