Жажда жить - [51]

— Ничуть не бедный. Я просто сказал, что…

— Этот кофе ничуть не лучше того, что ты пил. У тебя был отцовский подогретый, а у меня твой подогретый. А пришел ты ради того, чтобы спросить, как мне понравилась Грейс. Невероятно! Я не только о лице и фигуре, но и о том, как держит себя. Такое достоинство в этом возрасте. Она ведь еще совсем юна.

— Через неделю или две исполнится восемнадцать.

— Полагаю, при желании я могла бы узнать точную дату, — сказала Анна Тейт. — Она похожа на мать. А с отцом есть что-нибудь общее?

— Да, лоб и форма рта. Но вообще-то она больше напоминает мать, чем отца.

— И все же я рада, что девушка не полностью похожа на мать. О, миссис Колдуэлл — привлекательная женщина, но мне не хотелось бы думать, что ты женишься на ее копии.

— А кто говорит о женитьбе?

— Ну-ну, ты же не в прятки пришел играть со своей старушкой матерью… Что ж, это люди со средствами, уважаемые в Пенсильвании. Буду с тобой откровенна. Если ты собираешься жениться на этой девушке, я не против. Думаю, жениться тебе пора, а что касается Грейс, то вряд ли в будущем я узнаю о ней больше, чем знаю сейчас. Насчет отца можешь не беспокоиться. Мы вчера разговаривали с ним перед сном, и он — ну, скажем, рад. Ему даже понравилась миссис Колдуэлл, хотя мне, конечно, нет.

— Почему «конечно»?

— Знаешь, Сидни, ты всегда был очень рассудительным мальчиком, всегда умел здраво оценивать и других, и себя, но после знакомства с этой девушкой в тебе появилась излишняя скромность, само… как это говорится? — уничтожение?

— Уничижение.

— Пусть так. И мне это не нравится. Есть в этом некая неискренность, и мне хочется, чтобы ты от нее избавился.

— И какое к этому имеет отношение миссис Колдуэлл?

— Не гони лошадей, — осадила его мать. — Позволь заметить, что ты весьма и весьма достойный молодой человек, и никто не понимает этого лучше, чем миссис Уильям Колдуэлл из Пенсильвании. Я понимаю, что любишь ты не ее, а Грейс. Но сохраняй достоинство, уважай себя и не думай, будто, вступая в этот брак, ты получаешь все и не даешь ничего. Это не так. У тебя хорошая кровь, ты далеко не беден, ты добр, отзывчив, умеешь вести себя в обществе, ты умен, наконец. Из тебя получится хороший муж и отец. Так что нет, ты не получаешь все, не отдавая ничего. И в глубине души сам понимаешь это.

— Наверное, ты права, иначе я бы не…

— Именно. И еще. Это не бега, Сидни, это брак. И это женщина, с которой тебе предстоит вместе жить и умереть.

— Надеюсь.

— И я надеюсь.

Разговор закончился так, что Анне Тейт не пришлось аргументировать свое суждение об Эмили Колдуэлл. Эта тема вообще была отныне закрыта. На светских раутах матери вели себя по отношению друг к другу, как принято в обществе, выказывая взаимное уважение и скрывая взаимную неприязнь, когда одна понимает другую и знает, что та понимает ее. Судя по всему, обе сходились на том, что этот брак желателен во всех отношениях, и как раз это согласие — которое выглядело уже вполне обговоренным — и стало основой перемирия. Эмили молчаливо признавала, что благодаря четкому пониманию ее планов мать Сидни получила временное преимущество, как понимала она и то, что у Анны было достаточно времени, чтобы за те две недели, что Колдуэллы провели в Нью-Йорке, предотвратить брак сына. С другой стороны, Анна отдавала себе отчет в том, что, как только Эмили уедет с дочерью домой, преимущество перейдет к ней. Стоит Грейс, которой не приходилось жаловаться на недостаток поклонников, покинуть Нью-Йорк, как у Эмили появится возможность настраивать ее против Сидни и таким образом сделать его несчастным, возможно, на всю оставшуюся жизнь. Мамаша Тейт хотела видеть сына счастливым, мамаша Колдуэлл — благополучно выдать дочь замуж. Таким образом, дамы, держась друг от друга на некотором расстоянии, в то же время находили почву для сближения.

Эмили Колдуэлл немного жульничала, но у нее были на то причины: и разоблачительные факты Джесси Джей, о которых Грейс не только не знала, но даже не подозревала, что мать знает. Эмили не разрешила дочери пойти с Сидни на лодочные состязания Йеля и Гарварда, как и на бейсбольный матч между командами Йеля и Принстона, на том сугубо формальном основании, что они еще не помолвлены. Но подлинная причина была иная: Сидни настала очередь приехать в Форт-Пенн и тем самым публично признать, что Грейс для него не просто случайная знакомая. А уж когда он окажется в Форт-Пенне, Эмили проследит, чтобы все пошло как нужно.

На день рождения дочери Эмили устроила прием в отдельной гостиной «Никербокера», пригласив на него всех, у кого бывала с Грейс в гостях за время пребывания в Нью-Йорке. В пригласительных билетах о дне рождения не упоминалось, и Сидни оказался единственным, кто пришел с подарком. Справедливо рассудив, что родители подарят дочери бриллианты, он преподнес ей набор из трех золотых булавок в форме соответственно: охотничьего хлыста, весла и теннисной ракетки с мячиком из жемчуга. В сравнении с родительским бриллиантовым кулоном подарки Сидни отличались достойной скромностью, но теннисный мячик из жемчуга перемещал их из разряда симпатичных безделушек в категорию чего-то более серьезного. Он означал, как и было задумано, что даритель не считает себя просто случайным ухажером. По возвращении в Форт-Пенн Эмили обратила внимание на то, что Грейс постоянно носит хотя бы одну из этих булавок. Поначалу она решила, что она просто надевает их к подходящему случаю, но потом обнаружила, что, даже когда на ней ночная рубашка, все равно булавка на месте, где-то спрятана, чаще всего под оборкой; а однажды она заметила ее прикрепленной к подвязке.