Жажда жить - [11]

— Я тоже не сразу решил, как я к нему отношусь, но потом он мне понравился. Знаешь, Грейс, хороших хирургов не так-то просто полюбить. Восхищаться ими — другое дело. Они вроде как медики в каком-нибудь индейском племени. Они знают что-то такое, чего все мы, остальные, не знаем, и если не выказывать им уважение, они не изгонят дьявола из наших душ и не избавят от боли в животе. Мы боимся их. Чтобы полюбить О’Брайана, мне надо было сначала увидеть его усталым. А еще больше он мне понравился, когда сам попросил у меня совета. Тогда мне стало ясно, что за пределами своей специальности, своей профессии он такой же, как все остальные. Никаких сверхъестественных тайн у него нет.

— И что же это за совет?

— Разве я не говорил тебе? Это дело касалось денег. Он спросил, известно ли мне что-нибудь об акциях некоей компании. Ну, я сказал, что у меня есть немного этих акций и что я и для тебя их покупаю. Все обернулось наилучшим образом, по-моему, он решил, что это у меня есть какие-то сверхъестественные тайны. Обычно по таким вопросам он советуется с Фредом Бауэром, но Фред, по его словам, слишком консервативен, и он захотел узнать мое мнение, мне кажется, подсознательно, решив, что я не столь консервативен в отношении твоих денег или моих собственных. Потом он еще интересовался у меня другими вещами, например, не собираюсь ли я отправить мальчиков в Лоренсвилл или не третируют ли в Саусхэмптоне ирландцев-католиков. И еще. Может, ты обратила внимание, что в последние четыре-пять лет доктор О’Брайан стал лучше одеваться? Так вот, это я намекнул ему насчет стоячих воротников, которые он так любил.

Когда детей не было дома, Сидни любил перед ужином пространно и довольно остроумно порассуждать о друзьях и знакомых, имея в качестве аудитории одну лишь собственную жену. Так бывало в самом начале их совместной жизни, когда Сидни был совсем новым человеком в Форт-Пенне и у них еще не было детей; затем, когда появились дети и их надо было рано укладывать спать, разговоры перед ужином сделались короче, но по прошествии времени все вернулось на круги своя, а в последний год аудитория на одного человека расширилась за счет их сына Альфреда, который обычно ужинал с родителями, а перед тем тихо заходил в берлогу и, не прерывая монолога Сидни, усаживался где-нибудь в углу. Мальчик (теперь ему было тринадцать лет) с интересом наблюдал за реакцией матери, смеялся, когда она смеялась, а на следующий день или через неделю или гораздо позднее повторял сказанное отцом.

Раздался стук в дверь, и в холле послышались чьи-то быстрые шаги.

— Альфредо или первые гости? — спросил Сидни.

— По-моему, ни то ни другое, — возразила Грейс.

— Миссис Тейт? — послышался женский голос. — Миссис Тейт?

Грейс встала и вышла в холл.

— А, это ты, Мэри, привет. Это Мэри Паккард, — обернулась она к мужу. — Что случилось?

Девушка лет восемнадцати, одетая в такую же медицинскую форму, как и Грейс, кивнула Сидни.

— Мистер Тейт, миссис Тейт, Кэтти Гренвилл стало дурно, и мы хотели спросить, нельзя ли привести ее сюда, к вам.

— Ну разумеется. А где она?

— В медпункте. Она может ходить. Сама дошла до палатки. Но миссис Тейлор велела спросить вас, нельзя ли Кэтти немного полежать. Наверное, перегрелась на солнце или что-нибудь съела.

— Веди ее сюда. С минуты на минуту будет доктор О’Брайан, он ее осмотрит, — сказала Грейс.

Мэри вышла, Грейс позвала горничную Луизу, и они пошли наверх приготовить помещение для заболевшей девушки.

Поддерживаемая с обеих сторон Мэри и миссис Тейлор, она появилась у дверей, в которые упиралась подъездная дорожка, в тот самый момент, когда на крыльцо поднялись Шофштали и английский офицер Смоллетт.

— У нас тут жертва, — пояснил Сидни. — Первая, что удивительно; я думал, по такой жаре будет больше. Хэм, Юдит, вы ведь знаете Кэтти Гренвилл? Похоже, она только что отрубилась, и Грейс укладывает ее в постель наверху. Насколько я понимаю, капитан Смоллетт, у вас нет большого опыта обращения с обморочными девицами? Заходите, прошу вас.

— Совсем напротив, мистер Тейт, — возразил Смоллетт. — Стоит любой девице увидеть мундир британского офицера, как тут же ноги подгибаются. Ха-ха-ха. Здорово было бы, коли действительно так. Но к сожалению, обморок случается далеко не всегда.

— Да бросьте вы, капитан, — вмешалась Юдит Шофшталь, — они глазами вас едят, я не видела, что ли?

— Увы, моя дорогая, боюсь, это ваш муж, полковник, притягивает девичьи взгляды.

— Нет, нет, не знаю уж почему, но ваши портупеи и ваши мундиры выглядят лучше наших, — сказал Хэм Шофшталь. — Мы получим такие портупеи только в Европе. Генералу Першингу они нравятся, а генералу Маршу нет.

— Что пить будете? — прервал их Сидни. — Юдит, у нас тут мартини водится, вы как?

— Не знаю, право, а Грейс пьет?

— Да.

— Что ж, в таком случае и я попробую.

— Капитан?

— Как насчет шотландского с содовой? Не слишком обременительно?

— Ничуть. Хэм?

— То же, что и вы, Сидни.

— Со льдом, капитан? — спросил Сидни.

— Ага, вижу, вы бывали в Англии.

— Дважды.

— Правда?

— По-моему, вы там провели медовый месяц, Сидни, верно? — спросила Юдит.

— Нет, просто у меня там есть родственники, я ездил навестить их еще до женитьбы.