Сарыев оказался хорошим хозяином колхоза. Ему удалось вернуть на конеферму нескольких коней, отданных Курбановым в частные руки. Из них лишь гнедой Мелекуш да каурый иомуд годились для объездки, остальные были испорчены.
Мелекуш и каурый новой заботой легли на плечи Чары. Оба были смирными, усердными, но весьма посредственными конями. И хотя Чары не возлагал на них особенных надежд, он считал своим долгом уделять им по нескольку часов в день для тренировки. Лишь когда из армии возвратились ярые лошадники братья Карлиевы, он смог избавиться от этой дополнительной нагрузки и снова посвятить все свое время Жаворонку.
Каждый день объезжал он его за глиняной огорожей, над которой колыхался побуревший от солнца обрывок флага.
Внешне Жаворонок стал послушней, но внутренне не покорился Чары. Случалось, он развивал такую скорость, что Чары утрачивал ощущение своего веса. «Жаворонок — великий конь», — думал Чары, и эта мысль поддерживала его в те дни, когда все его старания разбивались о снисходительную лень коня.
В один из счастливых дней на площадку пришел Сарыев. Когда Чары после пяти кругов остановил чуть взмокшего Жаворонка, Сарыев сильной рукой притянул к себе друга и поцеловал.
— Идущий и пески перейдет, — сказал Сарыев.
Но похвала не обрадовала Чары. Он слишком хорошо знал зыбкость своих успехов. Чары обладал прирожденным талантом тренера, волей, настойчивостью. Но он был молод и потому недостаточно опытен. Быть может, по этой причине за пестрой сменой своих успехов и неудач он проглядел приближение зрелости Жаворонка. Так или иначе, но переход к окончательной зрелости не обошелся без бурных потрясений…
Однажды во время скачки, когда Жаворонок был хорошо настроен и на большой резвости несся вперед, какое-то острое, тонкое чувство подсказало Чары, что конь его обманывает. Даже сейчас не открывает он Чары своих настоящих возможностей.
«Он заставляет меня принимать медь за серебро, — подумал Чары, — он водит меня за нос, как последнего дурака…»
— Чалтырык! — крикнул Чары высоким от разом прорвавшейся страсти голосом и первый раз что было силы хлестнул Жаворонка плетью.
Мгновенная острая дрожь пронзила тело коня и, словно разряд тока, сообщилась наезднику. Жаворонок всхрапнул — и полетел…
Самые смелые, дерзкие мечты Чары не возносились так высоко. Ветер, который до того двумя упругими струями обтекал лицо, вдруг стал колючим и жестким, мельчайшие пылинки, словно булавки, впивались в кожу, сухая травинка едва не выжгла глаз…
Тщетно пытался Чары придержать коня. Жаворонок не слушался поводьев. Когда он наконец уморился и стал, тяжелая испарина покрывала его резко опадающие при выдохе бока. Он весь дрожал и с бешено-кроткой обидой отдергивал голову от ласкающей руки Чары. В глазах его радужились слезы, и так велика была обида коня, что радость Чары мгновенно померкла.
— Что с тобой, Чары-джан? — участливо спросил Сарыев, повстречав его около конюшни.
— Я ударил Жаворонка, — сказал Чары и отвернулся.
Но его печаль стала еще острее, когда вечером, зайдя в конюшню, он встретил помутневший взгляд своего любимца. Дымчатая пленка застилала глаза Жаворонка, дыхание со свистом вырывалось из влажных ноздрей. Накануне дул студеный афганец, конь простудился. Но Чары казалось, что болезнь Жаворонка вызвана оскорблением, которое он ему нанес.
У знаменитого тренера Ага-Юсупа из колхоза «Бахар» имелись чудесные снадобья, которые он сам составлял. Сарыев вызвал к телефону бахарского башлыка Рахмета Сеидова.
— Мы рады помочь соседям, — с едкой любезностью отозвался Рахмет на просьбу Сарыева. — Я пошлю всадника…
— Спасибо, Чары прискачет сам.
— Больной конь не должен ждать, дорогой сосед. Я велю оседлать Сокола. Лекарство будет у вас через два часа.
— Еще раз спасибо, — сказал Сарыев, поняв скрытую насмешку Рахмета. — Чары будет у вас через полтора часа.
Когда Чары входил в правление бахарского колхоза, он услышал фразу, брошенную Рахметом Сеидовым:
— На днях у нас будет Чары из колхоза «Заря». Он приедет за лекарством для своего жеребенка…
— Кто сказал — приедет? — спросил старческий голос, в котором Чары признал Ага-Юсупа.
— Звонил Сарыев: сегодня Чары выезжает.
Послышался кашляющий стариковский смех, смуглое лицо Чары стало свинцовым от бледности. Он на секунду закрыл глаза и, стараясь придать себе равнодушный вид, переступил порог.
— Ты немного ошибся, Рахмет-джан!
Чары подметил быстрый недоуменно-гневный взгляд, брошенный Рахметом на ручные часы. Он был отомщен.
— Я слышал, ваши кони снова сдружились с ветром? — уважительно, как и всегда, когда речь шла о конях, спросил Ага-Юсуп.
