Жар под золой - [56]

Отныне так будет каждый день, за каждой трапезой.

* * *

Я рыл могилу для шестилетнего мальчугана-турка: вчера утром он ехал на велосипеде в школу, налетел на трамвай и разбился насмерть.

Родители решили похоронить ребенка в Германии, не перевозить его в Турцию. Решение это далось им, наверно, нелегко.

Меня разыскал Осман и, поведав о несчастном случае, попросил узнать у пастора, можно ли похоронить на церковном кладбище сына магометанина. Пастор посоветовался со своим старшим коллегой и дал разрешение, позвонив мне по телефону. Пока мы с ним разговаривали, Осман сидел у нас на кухне и перебирал деревянные четки.

— Почему бы вам не отправить его самолетом в Анатолию? — спросил я Османа. — Ведь ты выиграл в лотерею, денег у тебя полно, мог бы дать своим землякам, — так или в долг.

— Я бы мог. Но я не отец ребенка.

— Отец ребенка такой же турок, как и ты.

— Турок-то турок, но он не мой друг, а мои деньги — это мои деньги, понимаешь, мы не одна большая семья.

Зарядивший с утра проливной дождь, временами с градом, осложнил мне работу. Рыть детскую могилку и без того было трудно: яма узкая, с киркой и совковой лопатой не развернешься, чем глубже, тем неудобнее орудовать инструментом. Одно утешение, что грунт не каменистый, под верхним почвенным слоем шел мергель и лёсс, хороню поддававшиеся кирке.

Желтая резиновая одежда на мне была вся заляпана, лопата и кирка скользили в руках. Окончив работу, я взял лежавшую у края могилы небольшую стремянку, опустил в яму и выбрался наверх. Получилась не могила, а какая-то дырка.

Наверху стоял Бюлер. От хлеставшего дождя и порывистого ветра он оборонялся большим черным зонтом.

Кладбище представляло собой унылое зрелище, деревья облысели, кусты и живые изгороди были похожи на грязные заборы.

— Еще окочуришься тут, — сказал я Бюлеру, не глядя на него. — В твоем возрасте сейчас бы лежать в постели, а не глазеть с утра, как другие работают... Правильно я выкопал?

— Как обученный могильщик. Раз каменщик взялся рыть могилы, все получается ровнехонько, хоть по отвесу, хоть по ватерпасу... Ступай переоденься, не то сам окочуришься, под резиной небось мокрый как мышь. Я эту робу никогда не надевал. Пошли в будку, там тепло.

В моей каморке гудела раскаленная чугунка, которую Бюлер растопил коксом прежде, чем сходить за мной.

Он протянул мне свою флягу с водкой, я опять отказался. Не могу привыкнуть к этому пойлу. А для старика это, кажется, стало потребностью: он приложился к горлышку, потом, наполнив колпачок фляжки, вылил его в кофе и стал шумно, с наслаждением, прихлебывать.

Бюлер с блаженным видом крутил усы и вообще производил впечатление человека, довольного всем на свете.

— Перед самым концом войны, — неожиданно начал он рассказ, — я тут прятал в склепе трех русских военнопленных, вернее, спрятал-то их мой отец. Он работал могильщиком по совместительству, в войну каждый был на все руки. Русские драпанули с работы и скрывались на кладбище, отец их обнаружил и велел лезть в склеп. Отощали они с голода — жуть, на лицах одни глаза да страх. Вообще-то они работали на шахте, под землей, а кроме того, бедняг еще заставляли вкалывать на полях, с полевых работ они и удрали. Господи, чего только не творили тогда с людьми... Так вот, ребята те ни за что не хотели залезать в склеп, испугались гробов — и смех, и горе. Я им жратву носил вечером, иногда ночью, на кладбище я ориентировался как дома, был я тогда в твоем возрасте, от армии освобожден по броне — работал на предприятии военного значения. Так вот, отец расшатал в склепе плиту, отодвинул и велел им спускаться, пригрозил, что, если не полезут, сдаст их полиции. Сидели они в могиле и днем и ночью, бедняги, оправлялись там же, вылезать опасно было: кругом всякие темные личности бродили, тоже скрывались — одни потому, что не хотели замараться в последний момент, другие оттого, что замарались чересчур, подлое было время, а кладбище оставалось, как всегда, самым надежным убежищем, разжиться-то на нем было нечем. Немцы скорее с голоду подохнут, чем будут сажать на кладбище капусту с картошкой. Оно для немцев священно. Ну и время было, ты ведь только самый копчик прихватил — тебе еще повезло.

— Неужели можно было вот так, без всякого, спрятать людей на кладбище?

— Если бы война еще затянулась, было бы, наверно, невозможно.

— Склеп как убежище, просто не верится.

— Самое что ни на есть надежное. Даже СС обходило кладбище стороной. Сейчас, конечно, многое в этой истории смешным кажется, а тогда... Плиты в склепе чертовски тяжелые, руками не сдвинешь, так я из бруса рычаг смастерил, оковал железом, прятать его было удобно.

— Ну а потом?

— Потом пришли американцы... или, может, англичане... Я сказал одному офицеру, привел его к склепу, сдвинул плиту, оттуда вонища... Офицер глаза вытаращил, когда три полутрупа на божий свет вылезли. Взял он их с собой, надавал жратвы, один парень тут же и загнулся — наверно, желудок лопнул, эти американцы... или англичане... спятили, ну как можно давать изголодавшимся сразу пол-окорока?

— А ты, — спросил я, — получил за это орден?