Жан-Жак Руссо - [6]

И вот — случилось. 14 марта 1728 года, возвращаясь с полей, Жан-Жак издали увидел, что ворота опять вот-вот закроют. Он рванулся вперед, кричал, махал руками… Поздно. Его товарищи, более привычные, рассуждали более здраво. Он же, после минуты отчаяния, принял решение: в Женеву он больше не вернется. Тут сыграл свою роль, конечно, страх перед побоями, но больше — нежелание и далее смиряться с этим безнадежным существованием.

Утром он вызвал кузена Абрахама, которого не видел с тех пор, как стал учеником. Абрахам пришел, принес ему кое-какие мелкие вещицы на память, снабдил маленькой шпагой, поцеловал и ушел.

Вспоминая через много лет свое прошлое, Жан-Жак спрашивал себя в конце первой книги своей «Исповеди»: что было бы с ним, если бы Дюкомен оказался лучшим наставником, если бы отец не покинул его, если бы он тогда нашел настоящего друга, поддержку в жизни, если бы… «Я был бы добрым христианином, порядочным отцом семейства, хорошим другом, хорошим ремесленником, хорошим во всем и везде…» Но… он не стал бы Жан-Жаком Руссо. В сущности, он ушел вовремя. За три года ученичества он успел приобрести «скверные наклонности… к низкому плутовству», стал лгуном, воришкой, лицемером. К счастью, в свои 15 лет он был еще не до конца испорчен, и это оставляло некоторую надежду на благотворную перемену в жизни.

ОТСТУПНИК И СЛУГА

Два или три дня Жан-Жак слонялся вокруг города, добывал себе пропитание, оказывая людям мелкие услуги, спал в амбарах. Его отец к тому времени уже был женат второй раз и не интересовался им. Оставалось одно — пуститься на поиски приключений: «Я без оглядки отправился в большой мир».

Юный беглец проследовал в Конфиньон, что в двух лье от Женевы, где жил господин Понвер — один из тех кюре, что специализировались на возвращении раскаявшихся протестантов в лоно католической церкви. У него всегда можно было найти надежный кров и хороший стол. Жан-Жак воспитывался в протестантской вере и потому, как он сам признавался, испытывал «особенное отвращение» к «папскому идолопоклонству». Но жить-то надо было. Понвер накормил его обедом. В «Исповеди» Руссо потом писал, что тогда устоял от искушения навязать бедняге кюре религиозную дискуссию. И поступил правильно: не надеялся же в самом деле пятнадцатилетний «богослов» одержать верх над искушенным проповедником! Но стоило ли ему и 40 лет спустя доказывать, что он тогда «и не думал менять религию»? Понвер снабдил его рекомендательным письмом к «одной доброй и очень милосердной даме» и отправил в Анси.

Жан-Жак не слишком торопился выслушивать поучения набожной католички. Наконец, 21 марта, в Вербное воскресенье, он заявился в город и справился об этой даме. Ему сказали, что она только что ушла в церковь. Он побежал следом и догнал ее. И что же — вместо сварливой святоши, которую он себе представлял, он увидел перед собой очаровательную блондинку двадцати восьми лет: «лицо, исполненное ласки, прекрасные, нежные голубые глаза, ослепительный цвет лица и восхитительные очертания груди». Она пробежала глазами рекомендательное письмо Понвера и воскликнула своим нежным голосом: «Ах, дитя мое!.. Вы такой юный и уже остались без пристанища… Идите ко мне домой и ждите меня там. Скажите, чтобы вам дали позавтракать. После мессы я вернусь, и мы с вами побеседуем».

…Франсуаза Луиза де Ла Тур родилась в Верве, на берегу Лемана, весной 1699 года. Она рано потеряла мать, а отец, женившись второй раз, оставил ее на попечении двух теток, которые воспитывали ее, не слишком заботясь об исправлении ее независимой и капризной натуры. Образованная, умевшая музицировать и петь, имевшая приданое в 30 тысяч лир, она в 15 лет была выдана замуж (это случилось 22 сентября 1713 года) — за дворянина Себастьена Исаака де Лоис де Виллардена, отставного офицера двадцати пяти лет, ранее служившего в Пьемонте; он владел землей близ Верве. Франсуаза стала мадам де Варан, или де Варане в немецком произношении.

Молодая семья в 1728 году устроилась в Лозанне; там господин Варан занимал различные муниципальные должности. Он был хорошим мужем, серьезным, уравновешенным, чуждым сантиментов. Она же обладала живым умом, любила чтение, общество, светские приемы. В 1724 году Франсуаза вернулась в Верве и там, не имея ни детей, ни занятий, умирала от скуки. Она была умна, но расточительна и хотела, чтобы ее оценили по достоинству. Была ли она красива? Трудно сказать: ни один из ее портретов не имеет достоверного сходства. Жан-Жак описывал ее так: маленького роста, немного полноватая, но голова и руки восхитительные. В любом случае очаровательная, как признавал один из соседей, господин де Конзье: чарующая улыбка и великодушное, щедрое сердце. Была ли она верной супругой? О ней не ходили слухи ни в Лозанне, ни в Верве, но Жан-Жак упоминает о ее любовниках: это был офицер, господин де Тавель, который научил ее презирать провинциальную мораль и внушил, что плотские отношения как таковые не имеют совершенно никакого значения; кажется, был еще некий пастор.

Чтобы избавиться от скуки, молодая женщина убедила мужа вложить средства в мануфактуру, выпускавшую шелковые и шерстяные чулки, но в этой ее затее было больше честолюбия, чем умения. Начиная с 1726 года предприятие постепенно стало чахнуть. Хозяйка оказалась в долгах; стали поговаривать, что она будет иметь дело с самой Консисторией. Тогда она решила бежать — под предлогом лечения в Амфионе. В ночь с 13 на 14 июля она отплыла на корабле; ни о чем не подозревавший господин Варан сам проводил ее. Супруга отбыла не с пустыми руками: взяла с собой кассу своей мануфактуры, партию товара, серебро, посуду, белье, покрывала, дорогие безделушки и драгоценности.