Жан-Жак Руссо - [12]

Теперь он думал только о том, чтобы вернуться к Матушке, хотя и не ожидал, что его похвалят за такое поведение. «Я не видел для себя другого счастья, кроме как жить подле нее, но каждый мой шаг давал мне почувствовать, что я удаляюсь от этого счастья»…

Он вернулся — и не нашел ее. «Представьте себе мое удивление и боль!» Руссо так никогда толком и не узнал, куда она уезжала. К счастью, Вентур де Вильнев по-прежнему был здесь. Он снимал жилье у сапожника и предложил Жан-Жаку разделить с ним это убогое жилище. Руссо согласился и теперь «не сводил глаз с г-на Вентура… восхищаясь им, завидуя его талантам» и не надеясь когда-нибудь обладать такими же. Когда он не ходил за ним по пятам, то заходил к горничной мадам де Варан, Анне-Марии Мерсере, двадцатилетней милашке, или к Эстер Жиро, приходящей кастелянше, «с сухой черной физиономией, выпачканной в испанском табаке». Впрочем, как женщины они его не устраивали: «Швеи, горничные, торговки меня нисколько не привлекали. Мне нужны были барышни». Что это — тщеславие? Нет, вкус к изяществу: ему нравились хорошо одетые девушки, с белыми нежными руками, от которых хорошо пахло, — другие не будили его воображения. И однажды ему повезло.

В то утро, 1 июля 1730 года, Жан-Жак ни свет ни заря отправился побродить за город. Он прогуливался вдоль ручья, когда вдруг услышал топот лошадей и девичий щебет. Его окликнули по имени: две юные всадницы не могли заставить своих лошадей перейти через ручей. Одну из всадниц он знал: встречал ранее у мадам де Варан. Это была семнадцатилетняя мадемуазель де Граффенрид из Берна: она была родом из хорошей, но обедневшей семьи, и потому ей пришлось стать компаньонкой двадцатилетней Клодины Галле. Проявляя любезность, Жан-Жак зашел в воду по колено, потянул лошадей за поводья и перевел их через ручей. Он уже собирался распрощаться, но девушки задержали своего кавалера, чтобы поблагодарить за помощь, — пригласили его на пикник во владения Галле, неподалеку от Тона (или Туна, на диалекте савояров). Мадемуазель де Граффенрид посадила его на круп своего коня позади себя, и он обхватил руками ее талию. Сердце его забилось так сильно, что молодая девушка заметила это и призналась, что ее сердце тоже неспокойно — «из страха упасть». В нашем положении, вспоминал с улыбкой старик Руссо, это звучало как «предложение проверить сказанное на деле».

День пролетел, как сон. Расположившись на широком лугу, они расставили провизию и принялись завтракать. Затем за приятным разговором занялись подготовкой обеда. После полудня они забрались в сад. Жан-Жак, взобравшись на дерево, бросал в них вишни, а они снизу, крича и смеясь, обстреливали его орехами. Шутнику удалось уложить «обойму» своих «пуль» прямо в корсаж мадемуазель де Галле, которая весело смеялась этому. «Я говорил себе: почему мои губы не эти вишни? Я с такой радостью опустил бы туда их тоже». Он не допустил ни одного двусмысленного жеста: на нечто большее робкому юноше не хватало храбрости. На минутку оставшись наедине с мадемуазель Галле, он отважился поцеловать ей руку. Он ничего не сказал, она тоже. «О мои читатели! Не заблуждайтесь. В своих любовных отношениях я часто испытывал больше удовольствия, заканчивая поцелуем руки, чем получали вы — таким поцелуем только начиная».

С наступлением вечера они отправились обратно тем же манером: Жан-Жак на крупе лошади позади мадемуазель де Граффенрид, мечтая при этом о мадемуазель Галле и немного влюбленный в обеих сразу. Они пообещали друг другу встретиться еще, но больше никогда не увиделись.

На следующий день, устав торчать под их окнами, он решил написать письмо мадемуазель де Граффенрид, так как не осмеливался обратиться к мадемуазель Галле; при этом ему в голову пришла странная идея — поручить доставку бедняжке Эстер Жиро, которая вздыхала по нему. За это она устроила ему своеобразную месть. Анна-Мария Мерсере хотела съездить к родителям во Фрибург. Эстер посоветовала ей взять Жан-Жака в спутники, и они вдвоем пустились в дорогу, причем расходы взяла на себя девушка. Милашка Анна-Мария, как уверял Жан-Жак, была к нему неравнодушна и хотя, по ее словам, была очень стыдливой, но в трактире снимала одну с ним комнату. И тщетно, потому что он совсем не проявил предприимчивости. Потом он не мог не заехать в Нион, чтобы обнять отца: «Проехать мимо и не повидать моего доброго отца! Если бы я поступил так, я бы потом умер от сожалений!» Впрочем, лучше бы он этого не делал. Мачеха встретила его прохладно, а добряк отец расплакался и стал упрекать его за обращение в католичество, при этом косо поглядывая на простушку Мерсере. Из Ниона молодые люди поехали в Фрибург, и там Жан-Жак провел еще два дня, а затем попрощался с Анной-Марией.

Возвращаться в Анси? Но что там делать, если нет Матушки? Не раздумывая, Жан-Жак бросился в «самое большое чудачество» в своей жизни — очередное бродяжничество. Сначала он добрался до Лозанны — просто чтобы посмотреть на Женевское озеро в самом широком его месте. Он снял жилье у одного славного человека, который согласился держать его у себя в кредит и даже нашел ему учеников. Дело в том, что Жан-Жак, толком не умея разобрать по нотам простые песенки, выдал себя за парижского учителя музыки. Лгать так лгать — и он придумал себе «музыкальное» имя: назвался приблизительной анаграммой своей фамилии — Вуссор де Вильнев.