Жан-Жак Руссо - [11]
У юноши счастливое состояние души — и всё же Матушка тревожится за него. Чем Малыш может заняться в жизни? Она попросила своего родственника, господина д’Обонна, проэкзаменовать Жан-Жака. Тот побеседовал с ним и покачал головой: парень звезд с неба не хватает. Разве что годится быть сельским кюре… Руссо потом объяснял, почему произвел такое разочаровывающее впечатление. Ум у него медленный, зато чувства легко воспламеняются, а способность рассуждать — ленивая; его рукописи пестрят исправлениями и оговорками: «Можно подумать, что мое сердце и мой ум принадлежат разным индивидам… Это достаточно хорошо объясняет, почему я, не будучи глупцом, часто таковым казался». В светском обществе дело обстояло еще хуже. Робость вынуждала его что-то бессвязно бормотать, лишала возможности вовремя и достойно ответить. Он знал за собой этот недостаток и потому придерживался в разговоре общих мест — из страха допустить какой-нибудь ляпсус. «Я любил бы общество, если бы не был уверен в том, что покажу себя в нем не только в самом невыгодном свете, но вообще не тем, кто я есть. Решение, принятое мною, — спрятаться и писать в тишине, — было именно то, что мне нужно».
Значит, сельский священник… В конце августа — начале сентября Жан-Жак стал семинаристом. Он попал под начало малоприятного лазариста[3], который наводил на него ужас и оттого не давал проявить свои способности, но, к счастью, вскоре был заменен молодым аббатом Жаном-Батистом Гатье, который сумел заслужил доверие юноши и впоследствии так же, как аббат Гэм из Турина, стал одним из прототипов «савойского викария» в «Эмиле». Жан-Жак мог, конечно, показаться неспособным к учебе — с его ненадежной памятью и стойким отвращением к систематическим занятиям…
Готовясь стать кюре, он однажды стал свидетелем чуда. 16 октября 1729 года в монастыре францисканцев[4] вспыхнул пожар. Монсеньор де Бернекс пал на колени и вознес к небу молитвы — ветер подул в другую сторону и квартал был спасен. Спустя 13 лет Руссо подтвердит этот факт письменным свидетельством, понадобившимся для причисления этого епископа к лику святых; то есть в 1742 году Руссо оставался таким же верующим, как и тогда — в 1729-м: «…Будучи тогда искренним католиком, я действительно верил». Интересный факт — особенно для будущего ниспровергателя всяческих чудес.
Учеба в семинарии продлилась лишь три месяца. Жан-Жак оказался славным парнишкой, но с «малыми способностями». Он был смущен, а Матушка — та и вовсе убита горем. Но он принес в семинарию кантаты Клерамбо и сумел самостоятельно разобраться в них. Мадам де Варан увидела в этом знак свыше, указывающий на его призвание: Малыш будет музыкантом. Она шепнула словечко господину Лемэтру, преподавателю музыки при капитуле собора, и в октябре 1729 года несостоявшийся семинарист подался в музыканты. Ему нравились музыка и пение, он был неравнодушен к убранству церкви, красоте псалмов — и очень хотел угодить Матушке. И всё же больших успехов он не делал и потому вновь был охвачен смутным беспокойством: «Я был рассеян, мечтал и вздыхал». Продержавшись пай-мальчиком целый год, он ощутил тягу к «новым безумствам».
В один февральский вечер демон приключений предстал перед ним в виде некоего музыканта-француза, подрабатывавшего своим ремеслом и называвшего себя Вентуром де Вильневом. Одет он был забавно: поношенный черный фрак, несвежая рубашка, слишком большие гетры и маленькая шляпа. Что до его внешности, то он был коренастым, подволакивал ногу, и манера держаться у него была, как у «горбуна с плоскими плечами». Но при этом — какая свобода в обращении, знание «всего Парижа», знакомство «на ты», как он утверждал, с музыкантами и актрисами, да еще знает музыку и хорошо поет! За короткое время он стал любимчиком всего Анси, особенно дам. Жан-Жак с открытым ртом взирал на этого паяца — такого непринужденного, обольстительного и умного, облаченного в богемный наряд. Мадам де Варан и заезжий «маэстро» друг другу не понравились: он находил ее манерной, а она почуяла в нем обаятельного шалопая, представлявшего опасность для ее Малыша.
Матушка нашла предлог, чтобы удалить его от этой опасности. Дело в том, что бравый Лемэтр, прикладывавшийся к бутылке, иногда держал речи, которые возмущали капитул собора, состоявший из дворян и профессоров Сорбонны. В канун Пасхи он решил бросить своих каноников — как раз на Святой неделе. Жан-Жаку поручили, вместе с управляющим Клодом Ане, секретно переправить в ближайшую деревню тяжелый ящик, в котором были инструменты Лемэтра, а затем Жан-Жак должен был сопроводить его до Лиона. Путешествие окончилось плохо. В ответ на жалобу капитула драгоценный ящик был конфискован церковными властями. Музыкант все это время пил не просыхая, даром что был подвержен приступам эпилепсии. На третий день по прибытии в Лион Лемэтр рухнул прямо на улице, исходя пеной, а Жан-Жак, обезумев от страха, стал звать на помощь. И что за дурацкий стыд вдруг напал на него? Вместо помощи товарищу он скользнул в толпу собравшихся зевак и сбежал, лишив этим бедолагу единственной поддержки. Еще один грех, который он никогда не сможет себе простить.
