Жак Лакан: введение - [49]

Выход из Эдипова комплекса оказывается связанным с различными путями сексуации – то есть процессом обретения мужской и женской идентичности. Лакан не рассматривал мужчину и женщину как биологически предопределенные начала. Мужчина и женщина – это две возможные стратегии реагирования на событие кастрации. Предельно упрощая, зафиксирую следующее: мужская стратегия связана со стремлением иметь фаллос, обладать им; женская стратегия связана с тем, чтобы быть фаллосом. То есть мужчина стремится обрести символический фаллос, который сделает его привлекательным в глазах Другого. Женщина стремится стать фаллосом – то есть стать объектом желания для других субъектов, стать тем, чем хочется обладать. Так как речь идет о разных стратегиях, а не о биологической предопределенности, то вполне можно себе представить ситуацию, когда биологический мужчина выбирает стратегию «быть фаллосом», а биологическая женщина, наоборот, «иметь фаллос».

Еще одна особенность мужской и женской сексуации в том, что мужчина в гораздо большей степени погружен в символическое – он определен символическими иерархиями, правилами, системами координат. Женщина тоже находится в символическом, однако одновременно у нее есть доступ к чему-то, что находится по ту сторону символического. Женщина как будто бы не полностью растворена в символическом. Отсюда вытекают знаменитые размышления Лакана о мужской и женской логике. Если мужская логика – это классическая логика с ее четкими правилами, например исключенного третьего: или А, или не-А, и третьего не дано. То женская логика – это логика «не-все», то есть логика, которая предполагает, будто бы это третье все же есть. У мужчины трава или зеленая, или не-зеленая, а женщина в соответствии с логикой «не-все» ведет себя так, как будто бы есть еще какой-то третий вариант помимо «зеленая» или «не-зеленая». Как будто бы «зеленая» или «не-зеленая» – это не все.

На выходе из Эдипова комплекса появляется еще одна инстанция структуры человеческой субъективности – Сверх-Я. У Лакана есть загадочная идея о том, что в основе Сверх-Я лежит императив «наслаждайся!». Я бы хотел пояснить, что же, собственно говоря, имел в виду Лакан, когда сближал Сверх-Я с императивом наслаждения.

Как это почти всегда и бывало, Лакан в своем понимании Сверх-Я следует за Фрейдом. Но добавляет к Фрейду некоторый неожиданный поворот, позволяющий взглянуть на фрейдистские идеи в несколько ином свете. Если взять работу Фрейда «Закат Эдипова комплекса», то там можно прочитать о том, как образуется Сверх-Я. Фрейд пишет, что Сверх-Я возникает в рамках Эдипова комплекса, в рамках столкновения с отцом, с отцовским авторитетом. Сверх-Я вбирает в себя отцовский либо родительский авторитет, становящийся ядром Сверх-Я, перенимает у отца его строгость, подтверждает исходящий от отца запрет на инцест[95]. То есть авторитет отца, отцовский запрет становится ядром Сверх-Я. Ядром той инстанции, которая ограничивает, накладывает какие-то ограничения на Я. Ну и, соответственно, мучает его этими самыми ограничениями.

Лакан с этой идеей согласен. То есть он тоже считает, что Сверх-Я возникает в результате Эдипова комплекса. Но у Лакана есть парадоксальное размышление, истоки которого следует искать в Библии. Если кто-то читал Библию, точнее Новый Завет, то там есть послания апостола Павла. Апостол Павел – можно сказать, основоположник христианской церкви, один из создателей христианства, организатор христианства. У Маркса был Ленин. А у Иисуса Христа был апостол Павел. У Павла есть послания, которые он писал в разные общины. В этих посланиях содержатся вещи интересные не только верующим, но и психоаналитикам. В частности, они были очень интересны Лакану. В «Послании к римлянам» Павел размышляет о диалектике, связи закона и греха. Он пишет: «Неужели от закона грех? Никак; но я не иначе узнал грех, как посредством закона, ибо я не понимал бы и пожелания, если бы закон не говорил „не пожелай“… без закона грех мертв» (Рим. 7:7–8).

В русском языке эта мысль передается замечательным выражением «запретный плод сладок». Как только появляется запрет на что-то, сразу это что-то становится желанным – как только тебе говорят «не желай жену ближнего», то сразу жена ближнего становится чем-то привлекательным, начинает привлекать к себе внимание и рождает желание нарушить, трансгрессировать закон. Соответственно, возникает парадоксальная диалектика закона и греха – вроде как закон нужен для того, чтобы сделать грех невозможным, запретить грех, но парадоксальным образом закон оживляет грех, оживляет желание этот грех совершить, совершить трансгрессию. То есть, если на стол положить конфету и сказать, что эту конфету ни в коем случае нельзя брать, мол, кто возьмет, того тут же расстреляют, тому тут же отрубят руки, то очень скоро эта конфета станет невероятно желанной, все захотят эту конфету иметь, она станет какой-то особенной, потому что запрет, закон сделал ее желанной.

Лакан хватается за эту интуицию апостола Павла и говорит о том, что появление отцовского запрета, с одной стороны, запрещает доступ к наслаждению, но с другой стороны, рождает желание получить это наслаждение. С одной стороны, запрет, с другой – желание этот запрет нарушить и получить запретный плод.