Зет - [20]

— Разоружение!

— Долой базы смерти!

— Мы за выход из НАТО!

— Не перебивайте меня. Как вы сами понимаете, мы должны все силы отдать борьбе и лишь тогда добьемся успеха. Мир — это не отвлеченная идея, а практическое дело. Чтобы поддержать мир, нужны человеческие руки. Земля останется обитаемой, только если люди будут жить в мире.

— Демократия! Де-мо-кра-тия!

— Ра-зо-ру-же-ние!

— Не допустим второго Кипра!

— Хватит крови!

— Пуля стоит столько же, сколько литр молока!

— Мир! Мир! Ми-и-ир!

У него опять закружилась голова. Точно легкий прибой разбился о волнорез его лба и отступил в лабиринт головного мозга. Он слышал дружные крики зала, слышал крики ненависти, проникавшие с улицы в разбитые окна; они сливались вместе, создавая хаос звуков. Люди, сидевшие перед ним, представлялись ему сейчас расплавленным металлом, который не успел еще отлиться в стальные колонны. Это была текучая масса, и он — ее предводитель. Что ему было делать?

В такой атмосфере он не мог говорить спокойно. И у сторонников мира кровь кипела. Нельзя было слушать вой волков с улицы и оставаться овцами, запертыми в загоне.

Луна вышла из-за многоэтажного дома, и он увидел ее через щель неплотно закрытых ставен. Ночь, подумал он, черная ночь, которую ты пронзила своей улыбкой, как Белояннис пронзил смерть красной гвоздикой. Ночь, и меня терзает чувство одиночества, отчего, я и сам не знаю. Впервые ощущаю я какую-то приятную слабость, сладкое оцепенение во всем теле. До того как меня ударили по голове, я верил в обыкновенную, самую обыкновенную логику. Теперь что-то сковало меня, и словно ласковый голос зовет меня в мир видений. Как вчера, когда я слушал стихи, записанные на пластинки, и таял от блаженства.

Но я должен говорить, стучало у него в голове, должен о многом сказать. Люди ждут. Они бросили свой дом, пожертвовали своим спокойствием, чтобы прийти сюда послушать меня. Но о чем говорить? С чего начать? Мне о стольком нужно сказать, что я не знаю, с чего начать; и не решаюсь произнести ни слова.

Преследование диких зверей в пустыне, которая на самом деле не пустыня, любовь ко всем и ни к кому в частности — вот переполняющие меня ощущения. Я одинок, и страх растет. В конечном счете каждый человек одинок. Сколько бы мы ни обманывали себя, страдаем мы в одиночку.

— Я передаю вам привет из Олдермастона от Бетти Амбатьелу — ее муж[4] до сих пор в тюрьме. Я передаю вам привет от всех сторонников мира на земном шаре, которые сейчас мысленно следят за нашим митингом. Мир сегодня — это новая вера. Мы знаем, для того чтобы не верить в мир, человек должен быть по меньшей мере безумным. Мертвые молчат, но, если бы они когда-нибудь заговорили, они могли бы многое рассказать о тех, кто их убил. Они встали бы из могил и спросили: «За что?» Но они никогда ничего не скажут. Поэтому мы должны говорить за них. Мы должны защищать их право на отсутствие. За что? За что? Пуля? В кого? Все мы братья. А братья неразлучны на нашей маленькой земле. Подумайте о том, что существуют и другие планеты. Ради более благородной разновидности живого существа, ради жизни, не оканчивающейся насильственной смертью, ради всего этого я приглашаю вас принять участие в великом марше мира!

— Ми-и-ир! Ми-и-ир!

— Мы за выход из НАТО!

— Фашизм не пройдет!

— Террор тоже!

С улицы сквозь ставни долетали лозунги «инакомыслящих»:

— Сволочи болгары, убирайтесь в Болгарию!

— Гады, все вы сегодня подохнете!

— Зет, ты умрешь!

— Коммунисты, вам крышка!

«Они орут, но сказать им нечего», — мелькнуло у него в голове, и он продолжал:

— Болгары? Какие болгары? Те, что воевали с нами, угнетали нас, отнимали наши земли? Их теперь нет. При изменении государственной системы меняются и люди. Теперь болгары верят в блага мира. Чего же вы там, на улице, разоряетесь?

Не горя к тебе вожделением, думал он, я неудержимо стремлюсь к тебе. Я стремлюсь к тебе, как ручей, жаждущий влиться в реку. В твоих глазах, осененных ночным мраком, корни жизни хранят свою тайну. Я стремлюсь к тебе, потому что ты бесстрашная, ты окровавленный меч, ларец с молниями. Я стремлюсь к тебе, как ребенок тянется к матери. Я, ребенок, и ищу у тебя защиты, чтобы не умереть. В тебе вечный источник жизни. Возле тебя согреваешься и не чувствуешь холода. Того холода, что сковывает тела людей, погибающих при воздушной катастрофе, когда самолет разбивается на грядах снежных гор. Я стремлюсь к тебе, потому что без тебя я кажусь маленьким, жалким, готовым сеять безумие. Сеять безумие там, где его не должно быть, потому что все прекрасно, логично, правильно и естественно... Но о чем я думаю? Где я? Люди ждут продолжения моей речи.

— Разоружение!

— Долой «Поларисы»!

— Долой военные базы!

И на улице:

— Долой болгар!

— Что нужно болгарам в Македонии?

— Сволочи, вы подохнете, как только выйдете на улицу!

В зале:

— Чтобы не было второй Хиросимы!

На улице:

— Мы хотим войны!

— Господин Прокурор, господин Номарх, Генерал, Префект, я прошу защиты у тех из вас, кто находится сейчас на улице. Я бью в набат, возвещающий об опасности!

Никакого ответа. Лишь ночь ловко накинула петлю ему на шею. Если б петля затянулась, она задушила бы его. Ночь, следствие поворота земли вокруг своей оси, и вот что она натворила. «Нет воды. Лишь свет. Улица тонет в свете, и тень от стены точно лист железа»