Зеница ока. Вместо мемуаров - [26]

На самом деле в Шереметьеве было, пожалуй, даже приятно. Впервые я проходил в Москве по самому обыкновенному «зеленому коридору», где не надо ничего декларировать и где пассажир не подвергается даже номинальной таможенной проверке. Как в обычных странах, в общем.

Огни еще теплятся в родной столице. Больше того, они, пожалуй, даже сверкают, а в центре с его торговыми рекламами кажется, что ты въехал в какой-нибудь Лас-Вегас, но уж никак не в пришибленный системным кризисом город.

Друзья не похудели, шмотье на них не пообтрепалось. Машины у всех на ходу. У нас теперь кризис, говорят они с какой-то даже, как мне показалось, гордостью. Почти как в Индонезии, говорят одни. Ну все-таки не так, как в Индонезии, говорят другие. Грабежей пока что не было. Магазины не громят.

Очередей не видно ни в магазинах, ни на бензоколонках. Народ на улицах от голода не качается. Все упакованы в теплое, за исключением тех, кто выступает без шапок. Пьяных по-прежнему немного. Может, потому что денег у народа не хватает на большую пьянку? Может, потому что в магазинах делать нечего без денег? Да нет, вот входят и выходят: туда с пустыми сумками, оттуда — с более или менее полными. Таковы первые, то есть поверхностные, впечатления. Всегда ведь хочется поймать хоть что-то оптимистическое.

Первым делом в Москве я обычно захожу в угловую булочную, там приобщаюсь к жизни города. Хлебов различных полно, есть и свежие хачапури, к которым я прошлым летом так пристрастился. Цены чепуховые. Ага, вот тут-то и кроется подвох для приезжего: ведь я эти цены на доллары пересчитываю, а доллары далеко не у всех есть в каком-то более или менее количестве. У большинства людей вообще нет никаких долларов. Для них эти цены совсем не так выглядят, как для приезжего из страны долларов. Для них эти выпечки не по карману.

Оглядываюсь. Все-таки, очевидно, многим более или менее по карману. За пять месяцев моего отсутствия, уже после кризиса, стало быть, магазин обогатился отделом тортов. Да ведь не показуха же тут процветает, ей-богу, вот ведь покупают, да еще и с продавцами советуются, какой тортик пожирнее, какой полегче.

У российского народа есть удивительная способность приспосабливаться ко всякого рода историческим неприятностям. Какую бы глупость или свинство ни натворили руководящие круги, народ постепенно все «устаканивает», цепляется за здравый смысл, создает какой-то круг облегчающих существование условий. Общность, многолюдность, многоглазие, определенная хитроватость и некоторое природное добродушие создают какую-никакую надежду: может, опять все-таки выкарабкаемся?

На самом деле кризис, конечно, продолжает закручивать свой зловещий круговорот. Медлительное мутное движение. Без паники, но по направлению к воронке. Цены растут. Инфляция не останавливается. Заработки падают. В банках, возникших за последние годы псевдопроцветания, пустота, компьютеры погашены, правительство хоть и проявляет иногда некоторые признаки здравомыслия, до сих пор не нашло антикризисной формулы. К невыплатам зарплат присоединяется еще новое чудище — безработица. Президент болеет. Коммунисты наглеют. Символом нынешнего кризисного круговорота становится мрачная физиономия генерала Макашова.

Кстати, об этой физиономии. Поразительно, что главный жидомор страны отличается внешностью карикатурного еврея, каким еще гитлерюгенд пугали. Не исключено, что как раз нос генерала и в ответе за его такой яркий антисемитский пламень. Быть может, боясь, как бы какие-нибудь дураки в Вооруженных силах не подумали о нем — «жид», генерал и стал повсеместно шипеть своими собственными «жидами». Так и пошла о нем слава как о «зоологическом антисемите». Ну, братцы, наверное, улыбались друзья-генералы, ну какой уж Альберт «зоологический», он просто, как все мы, просто биологический. Так он и открестился от своей физиономии, а вообще-то надо бы успокоить генерала: никто такого за еврея не примет.

Впрочем, шутки в сторону. Поражает уверенность, с какой держится неудавшийся завоеватель Останкинского телецентра. Ничего-то он не боится. Даже инициатива Галины Старовойтовой по возбуждению против него уголовного дела за разжигание антисемитизма его не испугала. Даже и на Московскую прокуратуру вот недавно начихал, приписал себя к плеяде классиков, дескать, и они на «жидов» ярилась. Что-то, очевидно, посильнее думской «неприкосновенности» стоит за его спиной. Не иначе как на каких-то друзей в правоохранительных органах и в Вооруженных силах рассчитывает военачальник.

И не без причины, по всей вероятности. Не раз мне хотелось при виде респектабельного, слегка даже грассирующего на дворянский манер генпрокурора заглянуть ему поглубже в глаза и спросить: «Кто вы, товарищ Скуратов?» Не говоря уже о приверженности закону, человеческие чувства там, похоже, не ночевали. Даже зверское убийство Галины не изменило основной концепции — искать компромат на людей нежелательных, то есть с демократическими склонностями, набрасывать тень на плетень, а в тени этой выводить из опасной зоны ошалевших от безнаказанности субъектов с тоталитарными склонностями. Подумать только, едва ли не главным врагом российского государства прокуратура до сих пор считает Сергея Станкевича.