Земные заботы - [202]

Стуре я все рассказала, умолчала только про рыбные заводи и охотничьи угодья, решила, что расскажу, если Бу еще раз даст для этого повод. Зато про его сверхурочную работу, новую машину, неоплаченный счет и ботанику доложила все. И он сделал тот же вывод, что и я:

— Черт подери, нетрудно понять, чем этот сукин сын занимается!

— А если и так, что мы можем сделать?

— Да черт с ним, будь он неладен… А насчет машины, тут все что хочешь может быть… Либо получил страховку, либо взял кредит, а если ни то, ни другое, значит, занял у своего папаши. Если только у того есть деньги. Ты, может, и не знаешь, но у Бу слава не лучше, чем у Густена: покупать — покупает, а денег не платит. Только идиоты верят им в долг. Идиоты или родственники.

Он сердито посмотрел на меня, и я почувствовала, как сердце у меня екнуло и поползло вниз. Что-нибудь пронюхал или ему в таком состоянии безразлично, на кого бросать сердитые взгляды? Один Бог знает, хватит ли у меня духу признаться во всем, если он спросит. Нет, надо срочно бежать к Густену! И не уходить, пока он не отдаст все до единого эре.

— У него что, так плохо идут дела? Я имею в виду Бу.

Не знаю, что-то он все-таки зарабатывает, но я слыхал, что кое-кому он должен, такого не скроешь. Недели две назад я встретил хозяина городского магазина скобяных товаров, у него есть участок возле Истропа, вернее, он один из совладельцев. Он спросил, не зять ли мне Бу, я сказал, что зять. Тогда он попросил, чтобы я напомнил ему о жалюзи, которые тот взял у него в магазине несколько месяцев назад и до сих пор не заплатил за них.

— Жалюзи! У них же есть, зачем им еще?

— То-то и оно, я тоже об этом подумал. Но сказал Бу, как бы невзначай, что его, по-видимому, с кем-то спутали, он начал клясться, что никаких жалюзи не покупал и все это подлая ложь. Потом он стал на чем свет стоит ругать хозяина магазина, он ведь всякого честит, кто ему на хвост наступит. Думаю, во всем Гудхеме не найдется человека, о ком бы он сказал доброе слово. Но хотел бы я знать…

— Я могу спросить у Карин. Надеюсь, про жалюзи у нее спросить можно?

— Э-э, брось. Не будем встревать раньше времени. Я постараюсь разузнать стороной. Когда мы удили, Енс сказал, что мама такая грустная, потому что папы нету дома.

— Господи, вот горе-то…

— И верно, горе. Она не хочет ни о чем говорить, а зря. Чем он плох, так это своим бахвальством.

— Да, если б не это, еще можно было б терпеть.

На этом наш разговор кончился, ни он, ни я не сказали того, что напрашивалось само собой. Что все еще не так безнадежно. Мы-то знаем, что в жизни бывает всякое, от этого никто не застрахован. Каждому может быть плохо — сейчас плохо Карин. Но ничего этого я не сказала, мне по-прежнему тяжело вспоминать то время, и всегда будет тяжело, хотя я ни за что, ни за что не согласилась бы вычеркнуть из своей жизни то землетрясение. Никто не согласится добровольно пережить землетрясение, зато теперь мы знаем, что наш дом стоит крепко. Раз он не рухнул от того удара и раз его не разрушили Гун и Флоренс Найтингейл, значит, он будет стоять. Стуре тоже так считает, но мы помалкиваем об этом. Совершенно незачем выкладывать все, что знаешь, кое-что можно оставить при себе.

Я тоже слыхала, что у Бу не все ладно. Никто ничего не утверждал, но разговоры были, правда, я не желала их-слушать и отгоняла прочь неприятные мысли. Считала, что нужно быть объективной, а не верить сплетням. Вот только не оказалась ли я, наоборот, субъективной. Ведь я не хотела слушать эти разговоры, потому что они были мне не по душе. На каждого мудреца довольно простоты. У нас грешных, всегда глаза открываются слишком поздно. Раз мне что-то не по нутру, я этому не верю, и наоборот. Задним умом все крепки.

Карин обещала позвонить и сказать, вернулся ли Бу домой к их приезду, но позвонила она только на другой день. Он вернулся в три часа ночи после делового ужина в мужской компании, и счастье еще, что он не был пьян. Но лечь ему пришлось на диване, потому что Енс и Эва спали в его постели. Она сама попросила детей лечь в его постель, раз их папа не желает в ней спать.

Так, значит, он пришел трезвый? Разве так бывает, чтобы мужская компания ужинала до трех ночи и все они не надрались? Что-то я первый раз слышу про такой ужин.

14

Все, что я думала о «пятнышках» на персиках и яблоках, упавших на землю, и упрек Карин, будто раньше я жалела Гун, а теперь она мне безразлична, и замечание Стуре, будто мне больше всех надо и ответят мне черной неблагодарностью, — все это, должна признать, справедливо. Мои «пятнышки», если они у меня есть, и дело не только в моей дурости, коренятся еще в моем детстве: я всегда сидела как бы между двух стульев — между Гун и Густеном, между матерью и отцом, я чувствовала себя лишней и никому не нужной — у мамы были Гун и Густен, а «папиной дочкой» я не стала, потому что мама этого не допустила. Я никогда об этом не задумывалась, но ведь на глаза то и дело попадаются статьи или научные работы про детей, обделенных любовью, так что, кто его знает… Пока я была лишней, очевидно, и некоторые мои чувства тоже сделались лишними. Я не раз замечала, что, когда к нам приходила на работу новая девушка, неважно какая, хорошенькая, так себе или противная, я обязательно внушала себе, что хорошенькая — непременно добросовестная и милая, а которая так себе или безобразная — бесконечно добра, однако в конце концов мне приходилось признаться, что все они не ангелы, и я переживала глубокое разочарование. Я чувствовала себя обманутой и обобранной — непроходимой дурой. Однажды я вбила себе в голову, что к одной из «противных» все очень несправедливы, я стала приглашать ее к нам в гости, угощала, мы купались в озере, и как-то раз она украла у меня кольцо. Позже выяснилось, что она по мелочам крала и у больных. Но ведь никто не верил ей так, как я!