Земные заботы - [32]

Мне вовсе не доставляет радости вести с кем-то войну, но иной раз это необходимо. Когда война уже у тебя на пороге, остается либо драться, либо капитулировать. Ни то, ни другое не принесет мира, потому что его не существует; а капитулируют люди, когда не решаются воевать, когда хотят быть добрыми, и если после капитуляции они не погибнут, то в конце концов окажутся втянутыми в еще более ожесточенную войну.

Интересно, почему тот умник, который выступал по радио, говорил, что прогресс — это война, губительная для всех. Если бы он сказал, что прогресс — это просто война, я бы с ним согласилась.

Мне бы тоже хотелось уметь сохранять нейтралитет, как Стуре, например, но у меня это не получается. Вообще-то. Бог с ним, с нейтралитетом, но мне бы хотелось уметь проявлять участие, не принимая ничего близко к сердцу. Может, мне действительно больше всех надо? Довольно противная черта, к тому же просто наивная. Несмотря на самые добрые намерения. Тот, кто сохраняет нейтралитет, защищен от разочарований. А дурой быть неприятно.

Теперь вот еще Карин, я же вижу, что ее что-то гнетет. Она такая беспокойная, нервная, в глазах тревога. Глаза ее наблюдают за детьми — мы смотрим, как они купаются, — скользят по мне, по воде, но видит она только то, что точит ее изнутри, и она так похудела. Я обратила на это внимание, когда мы с нею купались. Мы с нею купаемся нагишом. Зато Енс и Эва — непременно в плавках и в купальнике, как Стуре, — он купается нагишом, только когда мы одни. Детей моя нагота и притягивает и смущает, особенно Енса, я вспоминаю, как меня в детстве так же захватывала и пугала нагота моих родителей. Но трехлетняя Эва не смущается. Она трогает мою грудь и сообщает, что сосала из такой груди молочко, когда была маленькая. Я говорю, что тоже могла бы покормить ее, да только сделала из своего молока сыр, не хочет ли она бабушкиного сыра? Но сыра Эва не хочет.

— Что у тебя случилось? — спрашиваю я Карин, когда мы садимся на край причала. — Какие-то неприятности?

— С чего ты взяла? — Карин не глядит на меня. — Эва, не заходи так глубоко! Да нет, никаких неприятностей.

— Ты вроде бы чем-то озабочена, и так похудела. Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо. Но иногда я была бы не прочь заболеть.

Она встает, надевает халат и плотно его запахивает, потом стоит, обхватив себя руками, и глядит вдаль.

— Глупости, так нельзя говорить. Вот заболеешь, тогда узнаешь.

Енс хочет, чтобы мы посмотрели, какой он смелый и как глубоко заходит, — он поднимает руки над головой и идет на цыпочках, то и дело оглядываясь на нас, от напряжения он почти не дышит. Да-а, думаю я, приятно играть с опасностью, я еще помню это. Преодолев страх, забраться на высокое дерево или зайти поглубже. А потом, когда опасность миновала, испытываешь облегчение и сознание собственной силы.

— Молодец, Енс, — говорю я, когда вода доходит ему до подбородка, глаза у него совсем круглые. — Молодец! — Я смотрю на Енса, но думаю о Карин.

Она молча прохаживается по причалу и вдруг говорит:

— Бу на этой неделе купил машину, почти новую; со мной даже не посоветовался, ни слова не сказал. Мы хотели поменять машину, но не его, а мою.

— Вот как? Где же он взял деньги?

— Не знаю, он не говорит. Понимаешь? Купил себе новую машину и даже не предупредил, а ведь нам за дом еще платить и платить!

Она плюхается на край причала в стороне от меня.

— Попробовал бы наш отец купить машину, ничего мне не сказав. Я ведь тоже должна и посмотреть, и выбрать. Откуда у Бу деньги? Взял ссуду?

— Говорю же, не знаю. Спрашивать бесполезно: он молчит. Он вообще стал каким-то странным, если бы ты знала, как мне тяжело…

Та-ак, думаю я про себя. Вот она. Очередная беда…

— Без денег, конечно, плохо, но у Бу они, по-видимому, есть. Наверное, он работает сверхурочно?

— Ты что, забыла? Я же тебе говорила: да, он работает сверхурочно. Только и делает, что работает сверхурочно. За всю весну ни одного вечера его не было дома. Однажды он не возвращался до двенадцати, я позвонила на работу, и он оказался там, зато в другой раз он сказал, что поедет навестить родителей, и я позвонила туда, потому что у Эвы поднялась температура, но его у них не было. Он так разозлился, когда приехал домой и узнал, что я туда звонила!

— Где же он был?

— Так он мне и сказал! Потом позвонила Магда и долго мне втолковывала, как много Бу работает и что я должна быть с ним помягче. Ведь, несмотря ни на что, он даже успевает почитать детям сказки! Так и сказала, представляешь? Это он-то? Хорошо, если он два раза в месяц уложит их спать.

— Ты говоришь, это началось весной?

Мне всегда неловко смотреть на человека, который очень волнуется, это все равно что подглядывать в окна, вот и у Карин сейчас нервно задрожал подбородок. Это у нее с детства. У Карин такой же маленький подбородок, как у Стуре, и вовсе неверно, что маленький подбородок — признак слабости, к Стуре, например, это не относится.

— Хорошего мало, — замечаю я.

— Но это не то, что ты думаешь. Я спрашивала. Дело не в этом. Он себе этого не позволит. Он знает, что на меня можно положиться, а потому и сам себе этого не позволит. Он говорит, что это нормальный процесс развития, у всех так бывает. А как же я? Дети? Он на себя не похож. По-моему, он меня больше не любит, я чувствую, он просто притворяется. И как Магда могла сказать, что он читает детям сказки? Да он этого сроду не делал.