Земная оболочка - [38]

— Почему? — спросил Форрест.

— Поди знай, — сказал он. — Тут я не умней вашего. В ту пору, когда воля пришла, мама моя уже успела ума решиться — всякое соображение потеряла. Времена были трудные: негры пустились и разбой, белые нищали, белая шваль все забирала и свои руки, хозяин наш помер, Зака на войне убили. Хозяйка и две ее дочки сидели вот здесь целыми днями и пилили глаза на лес — как будто из лесу спасения ждали. Ну, а мне тогда лет было сколько вы подсчитали, — можно сказать, на возрасте, — и я ушел от мамы, бросил ее на Дип — это сестра ее единственная — и двинул на север. Три причины были у меня: безработица, маме все равно ничем не поможешь, что мне остается — сидеть и смотреть, как она попрошайничает у дороги и ворчит что-то себе под нос, а тут как раз проходит какой-то янки с газетой, в которой написано, будто в Балтиморе литейные заводы рабочих набирают, платят по доллару в день. Вот я и ушел пешком в Мэриленд, в Балтимору. Оказалось, ничего подобного. Негров там не берут. Что делать — домой возвращаться? А что б я дома есть стал? Сухую жимолость? Ну и пошел я дальше, бродил по всему штату Виргиния, за любую работу брался, к которой негров подпускали, — кузнецом побывал, землю рыл, рук не покладая — все, кто возвращались, почему-то первым долгом ямы копать начинали.

— И все неженатый? Странствовал в одиночестве?

— Я об этом умолчал. Но уж раз вы спросили — да. И скитался я один, налегке. Однако случалось, что на одном месте засиживался или залеживался, и тут уж я не зевал. Две-три жены, три-четыре выводка. Все в мою честь званы.

— А где они теперь?

Он медленно огляделся, посмотрел в обе стороны, потом за спину, будто они могли вдруг объявиться, будто своими словами вызвал не только воспоминание о них, но и их укоризненные лица, их осязаемые тела.

— Они не при мне, я не при них.

— Ты что же, пришел сюда их искать?

— Вовсе нет. Они о здешних местах и не слыхали. Не говори про свое вчера тем, кто с тобой сегодня, так я считаю.

— Ты мне правду рассказываешь? — спросил Форрест. Почему-то ему необходим был ответ, и как можно скорее, — а почему, он и сам не понимал.

— В общем, да, в общем, да — если чего за давностью не напутал.

— Тогда продолжай. Говори про все остальное, по сегодняшний день.

Негр помолчал.

— А больше-то и рассказывать нечего, — сказал он. — Что вы ждете-то? Восемьдесят лет подряд вставал по утрам, работал, ложился спать. Если все это рассказать, восемьдесят лет понадобится, а где мне их взять?

— Ну пожалуйста! Почему ты очутился здесь, на старом месте?

— Потому же, что и вы, — ищу.

— Что ищешь?

— Маму.

Форрест негромко фыркнул — то ли это был смешок, то ли выражение недоумения.

— Если вы правильно сосчитали, ей сейчас, верно, к ста годам. Родила она меня совсем девчонкой. Все говаривала, что я у нее завелся, когда сама она еще незрелая была. Я ее уцелевший первенец. Вот и ищу теперь ее.

— Зачем? — спросил Форрест.

— Хочу повидать еще разок — посмотреть, узнает она меня или нет; посмотреть, выздоровела ли, прояснилась ли умом? Пусть хоть поругает меня немного.

— За что?

— За то, что я как следует для нее не постарался, а ведь мог бы.

— Каким это образом? — спросил Форрест.

— Мог бы остаться с ней, смотреть за ней, разговаривать, отвечать, если что спросит. А я думал, все равно толку не будет.

Форрест спросил:

— Ты когда-нибудь для кого-нибудь старался?

— Я? — быстро переспросил он и дважды ударил себя ладонью в грудь — два глухих отрывистых удара. Потом подумал и сказал: — А кто вы, собственно, такой? Ничему не верите, только и знаете, что спрашивать — отчего да почему? Я вам рассказываю, что было, что сам помню, что ищу. Хотите слушать — слушайте. Другого от меня не дождетесь.

Форрест помолчал, потом сказал:

— Прошу прощенья.

— А я не прошу. И кто вы такой, в самом деле?

Форрест снова повторил свое имя, возраст, адрес, место работы.

— И вы убили свою жену?

— Убил ее чувство к себе.

— А сама-то она жива?

Форрест кивнул в темноте.

— И вы за ней гоняетесь?

Ответ выпрыгнул откуда-то из темноты, где ждал своего часа или — может быть — только что зародился. Ему было совсем не тяжело произнести его в этой тьме, обращаясь к старому вонючему безумцу, который все равно не мог использовать против него это сообщение или как-то обидеть его.

— Нет, не гоняюсь, — сказал он. — Я иду домой.

Банки сказал:

— А я дома. И хочу спать. Может, переночуете у меня, если не побрезгуете? — Он подождал, потом, подхихикивая, отвесил поясной поклон в сторону Форреста и вошел в темный дом.

6

По фасаду было две комнаты — прежние гостиные. Когда Форрест последовал за Банки в дом, оказалось, что тот поджидает его в коридоре; Форрест нашарил в кромешной тьме его протянутую руку. При прикосновении старая сухая кожа зашуршала — как кожа гремучей змеи, дракона, отшельника; как кожа всех негров, к которым он в своей жизни прикасался, начиная с добродушных своенравных кухарок, работавших когда-то у них в доме (языкастых и заботливых). Руки, однако, он не отдернул. Банки сказал:

— Ну, пошли!

Форрест кивнул, хотя никто этого кивка разглядеть не смог бы, и почувствовал, что его ведут куда-то вправо, а потом в дверь и на середину комнаты. Он осторожно шагал, пока не споткнулся обо что-то мягкое.