Земля живых - [36]

– А, это… Один из бандюганов, к которым я попала. Муженек хоть и припозднился, но, в общем, успел вовремя. Живых бандюганов он положил, а мне пришлось их окончательно успокаивать. Но они в меланхолии полной находились, короче, не о чем особенно говорить.

– Типа стрельбище?

– Ага. Подошла – стрельнула, подошла – стрельнула. С остальными живыми бандюганами солонее пришлось.

Тут Ирка вспомнила легенду о том, как ей попали пистолет и автомат, и, выдержав паузу, добавила предусмотрительно:

– Но для меня это уже новостью не было, мы еще когда из города убирались, на трассе мертвяков видели. Вот с ментов мертвых сняли пистоль и укорот. Но там я не смотрела, как их муж угомонил.

– Ты выпить хочешь? – не слишком слушая ее, спросила кудлатая.

– Нет, наверное, не стоит, как бы малышу не повредить, – осторожно отказалась Ирка.

– А я выпью, – с вызовом в голосе заявила брюнетка. Достала из-под подушки маленькую, блестящую серебром фляжечку, щелкнула крышкой и приложилась. Чуть поморщилась – пойло во фляжке было крепким. Глянула на Ирку, пояснила:

– Ром. Хороший. Напоминает мохито. Мне нравилось мохито. А тебе?

Ирка подавила желание спросить о том, что это за питье: слыхать о мохито она слыхала и даже видала пару раз бутылки зеленоватой газировки в супермаркете, но по телевизору речь шла не о газировке, а о навороченных коктейлях в клубах, потому, чтобы не попасть впросак, она воздержалась от ответа. Просто пожала неопределенно плечами. Соседка снова хлебнула из фляжечки.

– И фреш. А ты как относилась к фрешу утром? У нас это было в обычае, – заметила напарница.

– Не, я утром чай. А так… Я вообще стараюсь не пить всякое. Тем более крепкое.

– Опасаешься, что понесется по кочкам? – понимающе хмыкнула кудлатая.

Ириха смутилась. Ну и это тоже… Родители-то перед глазами стояли. Разговор этот не шибко нравился ей. Толку от него никакого, а становится неудобно, что она даже не знает, что такое фреш. Или там это, как его – «махита». Иронично поглядывая на Ирину, кудлатая приложилась к своей фляжечке. Видать, хорошо приложилась – фляжечка граммов на сто явно опустела, потому напарница вытрясла последние капельки в открытый рот, с сожалением закрыла крышечку и сунула фляжку обратно под подушку. Глаза у кудлатой повлажнели, она странно поглядела на собеседницу и вдруг отрывисто заговорила:

– А у меня первый мертвяк – мамита мия. Мамочка моя. Самая любимая. Она и сейчас в нашей квартире ходит. Мне повезло, что она запнулась. Они вначале плохо ходят. Сама знаешь.

Кудлатая покивала головой.

Ирина с сочувствием слушала, но в глубине души ей было совершенно безразлично, что да как происходило у ее напарницы. Этих историй она уже наслушалась от души: почти у всех, кто попал в рабы креативным бандосам, за спиной были обернувшиеся друзья, жравшие других друзей, восставшие родичи-умертвия, и все это было до крайности однообразно – Петю укусили на улице, он пришел домой, почувствовал себя плохо, уснул. А потом укусил Васю, а Вася убежал к Мите и перекусал у Мити всю семью с детьми, и когда дедушка Толя приехал за ними, то внучки на него напали и загрызли, а потом загрызли бабушку Виолетту и ее соседку Генриетту, а те, в свою очередь, перекусали полподъезда, и в этом им помогали дворничиха-таджичка и алкоголики со второго этажа… А Митю свезли в больницу врачи «Скорой помощи», у которых все руки были забинтованы, а там вообще был кошмар, и так далее и тому подобное. Как правило, все эти рассказы про обрубаемые генеалогические древа были скукой смертной, перечисление неведомых людей, словно в телефонном справочнике или на плите здоровенной братской могилы, вызывало уже зевоту, а жуткий трагизм первых дней скорее смотрелся с вершины полученного опыта как непроходимый идиотизм, дремучий и невероятный. Идиотов же не жалко.

Нет, умом-то Ирина понимала эмоции рассказчиц, да и сама отлично помнила, как ледяным ознобом прошибло от затылка до пяток, когда она увидела разодранные портки Витьки и струйку его крови, текущую по дрожавшей ноге. И волнения ночью, и ожидание деревянной шаркающей походки в тишине после оборвавшегося храпа, и радость, когда храп возобновлялся с еще бóльшим энтузиазмом. Никогда до той ночи в мертвой деревне заливистый храп Витьки не был таким приятным звуком. И радость от вороха рассыпанных Витькой матюков, когда утром он спросонья воткнулся в специально выставленную охранительную табуретку. Ирка тут легонечко ухмыльнулась, подумав, что ее муженек, и не будучи тупым зомби, все равно воткнулся в преграду. Потом нахмурилась. А тут еще и вдруг вылезшие воспоминания о Верке… Та небось тоже мохито хлестала в ночных клубах. Ее бы упоминания об этом чертовом фреше не смутили. Одного поля ягоды. Но все это никак на физиономии Ирихи не отразилось. Уж что-что, а выглядеть внимательно слушающей она умела – частенько доводилось так воспринимать длиннющие повествования Витьки о всякой лабуде вроде техники или оружия. Нет, кое-что она и слушала, и запоминала, но вот тонкости настройки карбюратора, специфика устранения люфта рулевой колонки и нюансы снаряжения патронов разного рода пулями ей были совершенно не интересны. Она же не учила Витьку, как посуду мыть или борщ варить? Есть мужские дела. Есть женские. Заставить Витю, например, мыть посуду можно было б, только если… Да никак не заставить, в общем. А если хочется мужу покрасоваться ученостью – пускай красуется, от нее не убудет. В конце концов, для того он – муж – и нужен. Карбюратор регулировать, люфт устранять и патроны снаряжать. Ну а то, что болтать и поучать любит да ночью храпит, – это сопутствующие товары. Вот теперь Ирка так же внимательно слушала быстро опьяневшую напарницу. Пусть выговорится. Потом можно будет поговорить и о нужном Ирке. Все пока шло в рассказе, несколько путаном и рваном, по накатанной колее – странности первых дней, невнятица в сообщениях, первое недоумение от услышанных слухов, совершенно идиотских на первый взгляд, несмотря на кучу книжонок про зомби и фильмов про них же. Первый контакт с бешеными сумасшедшими – издали, разумеется. Кто контактировал вблизи, как правило, потом ничего не рассказывал. Первое ужасное понимание того, что происходит, неоднократная нелепая попытка найти этому кошмару другое, приемлемое объяснение, провалы этих попыток, срыв телефонной связи, без которой куча народу растерялась совершенно, привыкнув трендеть по мобилкам постоянно, стремительное умножение странных медлительных фигур на улицах, дикие пробки и массовый исход из умирающего города, не пойми куда девшееся правительство, непонятно куда пропавшие милиция и армия и постоянный морозный страх, животный, первобытный. Не знакомый страх перед всякой фигней, типа с работы выгонят или парень бросит, а шкурный, нутряной – перед чужими безжалостными зубами, которые в любой момент могут бездушно, но жадно впиться в твое собственное тело, и само-то тело воспринимается в такой ситуации совсем иначе. Не в смысле «лишних 10 килограмм убрать надо!», а как самое ценное сокровище, в котором и грамма лишнего нет, все свое и все крайне нужное. Начавшиеся потери среди друзей и близких, паника, мешающая сообразить что делать дальше, совершенно неожиданные предательства хороших знакомых, вроде бы надежных слуг, жестокие и чудовищные, что страшно удивляло богатых людей – среди Иркиных рабынь была пара таких, богатеньких по Ирининому мнению. Во всяком случае, у них были домработницы. Но у семьи кудлатой рассказчицы доходы были куда выше, жила ее семья в пригороде Москвы, известном своими миллионерами и высокопоставленными лицами. Впрочем, это ненамного изменило суть рассказа, только добавив вполне ожидаемых деталей. Отец кудлатой – очень важный и влиятельный человек, – узнав нечто, что заставило его побелеть лицом и непривычно зло потребовать от домашних сидеть дома и носа не высовывать, рванул в Москву с телохранителем. Мамита отзвонилась своему психологу, проконсультировалась с психоаналитиком, потом ее окончательно убедил никуда не вылезать для шопинга адвокат, что-то тоже уже узнавший. Все было так странно, так неожиданно, впрочем, ничего хорошего «вэтойстране», как привычно выговорилось у кудлатой, ее семья и не ожидала. Тем не менее охрана коттеджного поселка по-прежнему охраняла, видеокамеры на заборе периметра мерно поворачивались, и нечто, происходившее в Москве, не слишком пугало. Сейчас папачос провернет очередные свои дела – как всегда успешно, и можно будет дернуть в безопасное, спокойное место. Благо таких мест у семьи было достаточно, не нищие совки же. Потом все пошло наперекосяк – отец в Москве пропал бесследно. Вместе с телохранителем. Домработница следующим утром не пришла на службу, и мамите пришлось поручить уборку и готовку горничной. Соседи справа и слева как испарились в одночасье, укатив в страшной спешке, двери в коттедже справа даже остались открытыми нараспашку. Сама кудлатая отсыпалась все это время после затяжного недавнего драйва и фана, а вот мамита была сильно напугана всем происходящим. Она была неглупой женщиной, но тут просто не знала, что делать. Попытки добиться какой-то помощи от хороших знакомых ничего не дали – всем было не до нее, про мужа никто ничего не мог сообщить, и даже весьма обязанный многим ментовский начальник пока еще вежливо пояснил, что прислать ментов для охраны не может. С охранниками тоже творилось что-то непонятное – вышколенные и вымуштрованные чоповцы, ранее назаметные и корректные, не стесняясь, забирали что хотели в покинутых хозяевами коттеджах – действуя совершенно открыто. Это было настолько неправильно и невероятно – а мамита отлично знала, что за ЛЮДИ жили в коттеджах, что становилось еще страшнее. Никогда эти охранники не посмели бы так себя вести. Потом охранников стало еще больше, появились какие-то дети, бабы, явно не соответствующие по уровню меркам поселка, и они нагло селились в брошенных коттеджах, которых становилось все больше и больше, чистая публика эвакуировалась, ее замещала если и не гопота, то всяко «не те». Исчезла горничная, попутно захватив всякие пустяки: сейфы ей вскрыть не удалось, но те ценности и деньги, которые не были в сейфе, – исчезли вместе с горничной. Все эти дни творилось то, чего быть не могло в принципе. Затыкались навсегда знакомые и партнеры. Пропадали со связи родичи. Брюнетка, отоспавшись, хотела встретиться со своими друзьями, но никого не смогла вызвонить, что ее обескуражило.