Земля за великим лимитрофом: от "России-Евразии" к "России в Евразии" - [8]

— интериоризацией российской геополитики, превращением ее в значительной мере в геополитику "внутреннюю";

— вытекающей отсюда федерализацией политического устройства России и подъемом местного самоуправления;

— большим кризисом идеологии "похищения Европы", автохтонистскими и изоляционистскими веяниями;

— отказом России от самоутверждения через прямое присутствие в геополитике соседних цивилизаций;

— идеологическим обесцениванием иллюзорной принадлежности России к западному цивилизационному клубу — иллюзорной потому, что никак не подтверждаемой геополитически и миросистемно.

Если сжатие России связано с кризисом "идеологии большого стиля", подвергавшей обширные пространства нашему цивилизационному "поливу", то сам этот кризис был не в последнюю очередь порожден двойным напряжением, пережитым "Россией-Евразией" в годы холодной войны. Это было одновременно и напряжение бесперспективной и бесцельной осады романо-германской Европы, и, с другой стороны, напряжение демографической исламизации и тюркизации нашей империи, смещения ее популяционного центра тяжести на юг — из России в Евразию. В начале 80-х гг. А.Зиновьев в "Гомо советикусе" уже предрекал освободительное восстание русских против "своего" Юга, а скандал вокруг переброски воды сибирских рек — первый за советские годы успешный политический демарш русской общественности — хорошо продемонстрировал ее воззрения на евразийское братство.

Европеистская псевдоморфоза России порождала эффект, описанный еще Н.Данилевским: этносы "России-Евразии", претендовавшие на западничество, чувствовали моральное право требовать для себя "суверенной" возможности войти в Европу помимо "полуазиатской" России. В свою очередь, прочие "народы древних цивилизаций" могли прокламировать свою выделенность на фоне имперской "недо-Европы", "ни рыбы ни мяса", представлявшей собой как бы нулевой уровень цивилизационной отмеченности. На практике республики, дистанцировавшиеся от России-СССР под лозунгами включения в некие свои "человечества", оказываются в положении цивилизационно-гео-политических "амфибий", окраинных полукровок в тех сообществах, которым они напрашивались в родство. Так возникает возможность перемаркировки: в варианте "России-Евразии" именно Евразия выпирает из России, в варианте же "России в Евразии" есть предпосылки для того, чтобы, говоря языком психологов, Россия выступила фигурой, а Евразия — фоном.

По всем этим причинам в ближайшие годы переход российских политиков на "цивилизационную" фразеологию и демагогию неизбежен. Вопрос лишь в том, в какой версии будет воспринят цивилизационно-геополитический подход, — в наиболее ли брутальной, с подгребанием православных или евразийских "братьев" и "битвами по разломам", или же в варианте с различением для цивилизации ядра и периферии и преимущественным приравниванием цивилизации в целом к ее ядру. В статье "Сюжет для цивилизации-лидера…" я доказываю, что в той мере, в какой цивилизационный критерий находит воплощение в реальной евро-атлантической геополитике, его трактовка тяготеет ко второму, "страусиному" варианту, отражая намечающийся уход цивилизации-лидера в оборону перед "внешним пролетариатом". Похоже, что тот же вариант будет выбран и Россией.

Известна искусственность наших нынешних границ. Однако молчаливому примирению с ними на какое-то время может способствовать признание того обстоятельства, что с функцией устойчивой цивилизационной базы или ядра лучше всего справляется Россия, имеющая полупрозрачные границы в геополитическом "ореоле" русских — по языку и культуре — или обрусевших территорий. Не случайно категории "базы" и "ядра" сейчас с впечатляющей настойчивостью маячат в выступлениях идеологов "национального возрождения" и "государства-цивилизации" от Солженицына до Кургиняна, проникая также на посвященные России страницы выходящих в последние годы учебников истории (см., например: [13]).

В рамках модели, утверждающей как основную задачу "цивилизации в самообороне" сохранение и развитие "ядра", в его окруженности "окукливающей" (по выражению М.Ильина) периферией, миссия русских, остающихся на землях Лимитрофа, должна быть переосмыслена и обоснована по-новому. Тяготы, которые приходится переносить русским Казахстана, Приднестровья, Прибалтики, отчасти Украины, связаны с тем, что сегодня эти люди извне "прикрывают" нашу цивилизацию в годы ее жесточайшего испытания на жизнеспособность, ее продвижения к совершенно новому качеству. Именно так, на основе этой идеологемы, должны строиться отношения российской центральной власти с русскоязычными общинами Лимитрофа.

Модель "острова России" не означает "эмиграции из Евразии". Она, напротив, предполагает, что собственно геополитические внешние интересы России привязаны в максимальной мере к Великому Лимитрофу, тогда как проблемы других цивилизационных платформ для нас имеют скорее миросистемный, чем геополитический смысл. Однако эта модель требует проведения в Евразии такой внешней политики, которая ясно бы различала, где Россия, а где Лимитроф-Евразия. Мы должны сознавать, что не сможем ни ясно определить, ни последовательно осуществить свои миросистемные интересы (например, в том, что касается нашей торговли оружием за Лимитрофом), если не будем сохранять Лимитроф в качестве пояса относительной безопасности России.