Земля у нас такая - [6]

- Ой! - она выпустила из рук книгу. - Ха-ха, а я думала - собака. Ты куда идешь - в Студенец? Ты грабовский?

- Я не иду, это ты идешь. Я телят пасу.

А сам разглядываю ее во все глаза - кудряшки белые, глазки голубые... Маменькина дочка!

- Ты-ы? Пасе-ешь? Нашего деда теля-я-ат?!

"Ага... соображаю. - Она, значит, внучка Адама".

- Ну и что с того? Вашего или не вашего... Меня попросили!

- А почему тебя, а не меня? Ты чего мне голову морочишь? А где мой дед? - вопросы у нее сыпались, как из порванного мешка.

Рассказал в двух словах, что случилось, - лишь бы отвязалась.

- Меня Людой звать, а тебя? Ты в какой класс перешел? А я в пятый, буду осенью в вашу школу ходить. Я пионерка, а ты? Кто у вас председатель совета отряда, мальчик или девочка?

У меня вспухла голова от ее вопросов.

- Слушай, отвяжись, - поняла? А если ты Адамова внучка, так и паси своих телят. А мне некогда!

- Подумаешь, испугал! Слушай, а ты эти сказки читал? - крикнула мне вслед Люда. - Ты деду Стахею никто - или внук?

Это "никто" меня укололо. Оглянулся, хотел огрызнуться. Но она уже забыла обо мне: присела у тропинки, рассматривала жука. Тот лежал на спинке, беспомощно шевелил лапками, а Люда щекотала ему брюшко травинкой и "понарошке" хохотала-покатывалась от смеха, словно это щекотали ее самую: "У-ха-ха! О-га-га! Ой, умру от смеха!"

Через минуту я опять оглянулся: Люда вынимала что-то из кармана, кормила, гладила телят...

НЕОЖИДАННЫЕ ИТОГИ "СОВЕЩАНИЯ ГОЛЫХ"

На нашем берегу Мелянки сидят голые Гриша и Витя. На ольховом кусте сушатся их черные от торфа майки и трусы - постирали называется... Неподалеку пасутся Стахеевы телята.

- Ну - что с Лысиком? А куда деды подевались? - задаю сразу два вопроса - уже перенял от Люды.

- Вон... пасется... Мы его выкупали. Знаешь, как плавает бычок? Рекордсмен! - сказал Хмурец.

- Деды, наверное, домой к Стахею пошли... Мы за пастухов... - Чаратун повернулся на живот и задумался.

Я тоже сбросил с себя одежду.

Гриша, помолчав, опять заговорил:

- Вы не заметили? Стахей, кажется, был под градусом...

Я ничего не сказал. Говорить о том, как дед сосал из бутылки или нет? Но и промолчать - то же, что и соврать. И я рассказал...

- Ага! - подхватился на коленки Чаратун, сделал выпад рукой в мою сторону, как будто хотел проткнуть шпагой. Живот и грудь у него исполосованы красно-белыми рубцами - отпечаталась каждая травинка. - Так вот почему он проворонил теленка! Фоме Изотовичу надо сказать, председателю.

- А что - язык чешется? На вот, почеши... - Витя бросил ему хворостинку, не переставая выдавливать пяткой в земле ямку.

- Пусть тогда Леня отцу скажет, бригадиру! - наседал Гриша.

- Не буду я ничего говорить! - отказался я. - Плакал дед... Пел и плакал... Вы же знаете, у него сын-летчик с войны не вернулся...

- Пастух он хороший, поискать такого... И человек добрый... - Витя уже закруглил свою ямку, хоть мяч клади.

- Добрый?! - вскочил на ноги Чаратун. - А ты ручаешься, что он и завтра не напьется? Если не теленка утопит, то деревню подожжет!

- Ты мне не размахивай около носа, я тоже могу! - разозлился Хмурец. Он же не бандит какой-нибудь и не разбойник.

- Он партизанским разведчиком был! - добавил я.

"Что это сегодня нашло на Гришку?"

- Дай тебе волю, так ты и в суд на него подать... - Хмурец месил пяткою, разрушал свою ямку. - А ему, может, помочь надо! Шефство над ним взять! Помните, как тимуровцы помогали старикам?

Чаратун с презрительной миной покусывал губу со шрамом.

- Вы - как хотите, а я молчать не буду. Такое прощать нельзя.

Схватил майку, сдернул с ветки трусы. Трусы натянул быстро, а майка сырая, свернулась на спине жгутом.

Я заступил ему дорогу. Витя стал рядом со мной, упирая кулаки в бока.

- Сядь, вояка!..

У Гриши побелели, задрожали губы, кажется, даже глаза побелели. Схватил штаны и рубаху, пошел, набычившись, прямо на нас.

И тут Витя отступил в сторону, я - в другую...

Нет, мы не испугались... Просто не знаю, как это вышло. Смотрим, как удаляется, подергивая плечом, поправляя майку, Чаратун. Дышим - как после борьбы.

- Ты почему не хватал его? - говорит Витя.

- А ты почему?

- Я... Я...

- Я тоже - "я... я..."

И верно - не драться же с Гришкой! Мы еще никогда между собой не дрались, сколько дружим...

Противно на душе...

Еле дождались дедов.

Первый раз возвращались без Гриши.

Мы шли, оглядываясь, и видели, что оба деда все разговаривают и разговаривают, не могут расстаться... Два друга... Потом дед Адам зажал под мышкой торбу с чем-то, пошел к Студенцу.

Мой отец с работы возвращается поздно. Иногда мать ругается с ним из-за этого, упрекает, что скоро и ночевать будет в бригаде. Вот и сегодня просто не дождаться... А как бы хотелось поговорить с ним обо всем! Отец очень уважает Стахея Ивановича, они дружат еще с партизанских времен. Дед Стахей ему и другим партизанам жизнь спас. Только я не знаю подробностей...

Солнце, большое и багровое, в фиолетовой дымке, уже было на горизонте, когда во двор несмело зашел дед Стахей. Стал, мнет в руках картуз, вздыхает.

- Что, Левонка, нету еще батьки дома?

- Нету.

- Ах, Микола-угодник... Это ж надо, а? И приключится такое...