Земля под копытами - [146]

И мир для меня внове показался.

30

Да пусть себе летает на здоровье, только б не догадался, как сесть! Не знаю, где он, и знать не хочу, а кому нужно — пусть ищут.

Было одно письмецо от него, было. Еще осенью. Листва уже облетела, а тут ветер поднялся, осокорь весь ободрал и охапку листьев на меня сыпанул. А я бураки на огороде копала: разогнулась, отряхнулась — в листьях по колено, как в золоте. Гляжу, конверт к ногам жмется. Будто с неба упал. Я так думаю: может, почтальон меж досок забора вместе с газетами сунул, а ветром вырвало и принесло на огород. Только таких конвертов не продают на почте: весь белый, блестящий, с сургучами, казенный конверт. Может, какое государственное письмо, соображаю, Йоське моему, по бывшим его жалобам. Да нет, мое имя на конверте. Ломаю сургучную печать, а в конверте голубой листок, на сотенную похож, а на том голубом листке черным чернилом написано: «Жди, вернусь, на собственной машине, с мешком денег. Твой Йоська». И рука вроде Йоськина, только расписываться он стал иначе, наискосок, через весь лист.

Едва я те слова прочитала, как ветер снова накатился, вырвал и конверт, и листок с Йоськиным приветом и покатил по грядке в конец огорода. Я — за письмецом, цепляюсь за ботву. А ветер винтом, винтом, все листики с огорода собрал и в небо завихрил, голым-голо стало на огороде. Вместе с листьями и писулечка улетела в полную неизвестность. И ни словечка больше, ни весточки.

А весной уже слышу — соседка зовет испуганным голосом:

— Сластиониха! Сластиониха! Македонович летит!

Я в погребе была, картошку перебирала, помельче — садить, а какая больше — продам, думаю, жить-то надо, дети подрастают, а от него ни копейки не получила. За это время, может, и разлучницу какую нашел, разве узнаешь? Пулей, как на быстром лифте, из погреба меня вынесло. Гляжу, а это аист над двором кружит. Три раза так облетел и на крышу опустился. Ходит по гребню важно, как генерал, красные лампасы на ногах. И воркует, воркует, будто что рассказать хочет. А я, глупая, слушаю и плачу. Поворковал он, взмахнул крыльями и улетел. Летит над огородами и вроде нервы из меня живой мотает, так мою душу к нему тянет. Наверное, это Йоська меня проведывал, но открыться ему еще не позволено, должность такая, высокая.

И теперь как только минутка свободная выпадет — стану и гляжу вверх: высматриваю.

И будто своими глазами вижу, а может, снится мне среди бела дня: снова мы с Йосипом Македоновичем едем на персональной машине, народ весь расступается, а Йося рулит, рулит…

1980—81 гг.

Авторизованный перевод Н. Высоцкой.

О СЕРЬЕЗНОМ — ВСЕРЬЕЗ

…Могу себе представить, как непросто было «сложить» эту книгу, — по существу, сборник избранной прозы, который дает русскому, а через русский перевод и всесоюзному читателю представление о творческих поисках видного украинского писателя Владимира Дрозда.

Писатель этот вошел в родную литературу в 60-е годы. С 1969 года после сборника «Маслины», изданного «Молодой гвардией», В. Дрозд стал известен и тем, кто по-украински не читает. Известен разными сторонами своей творческой личности. Он работает много. И не повторяя себя, не в одинаковых манерах.

Ему принадлежат, например, строго документальные психологические романы-биографии, где, по словам самого автора, «нет ни одного придуманного героя и домысленных эпизодов. Домысливать не было нужды: жизнь оказывалась богаче творческого воображения писателя. Напротив, довольно часто я беспомощно останавливался перед иными фактами из летописи своих героев, ощущая ограниченные возможности художественного слова и свои собственные».

Ну что касается «беспомощности», отнесем такое признание к проявлениям, может, даже чрезмерной авторской скромности — романы В. Дрозда о Ювеналии Мельникове, одном из первых марксистов в России, и о славной семье Богомольцев, революционерке Софье Николаевне Богомолец и ее сыне Александре Александровиче, великом медике, физиологе, долголетнем президенте Академии наук Украины, имели явный успех.

Имели успех и «веселая, лирико-фантастическая повесть» В. Дрозда «Ирий», и примыкающие к ней по стилистике небезобидно-юмористические рассказы-«небылицы», что дало возможность издательству «Молодая гвардия» выпустить в 1976 году сборник на русском языке в переводе Н. Дангуловой под названием, совпадающим с названием заглавной повести. А стилистика этих произведений, вовсе не сходная с биографическо-психологической стилистикой названных выше романов, отличалась буйной, близкой к народным бывальщинам фантазией, всяческими перевоплощениями и невероятностями, на манер знаменитых «сорочинских ярмарочных». Есть в украинском языке слово «химерність», о б ъ е д и н я ю щ е е  слово — то бишь «фантастичность», «странность», «причудливость», «затейливость», все тут есть в сплаве; в нынешней украинской критике оживилось и необыкновенно участилось сейчас даже специальное понятие — «химерный стиль».

Вот хотя бы один отрывок-образчик: «…Дядько Денис уже стоял над самой Собакаревой горой, которая, за многие весны подрытая водоворотами, зависала над ним рыжими челюстями глинищ… Вдруг река переломилась пополам от берега к берегу, словно стальная коса, струи вырвались из трещин и выбросили на покрывшуюся водой льдину клочья серебряной пены — зеркальных карпов, которые, опершись на пружинистые хвосты, заплясали на морозе; а затем ледяные поля под горой поднялись, стали торчмя и рассыпались на мелкие звенящие буруны; из широкой, на полреки проруби, где вода кипела и взрывалась, появился…»