Земля под копытами - [132]

— Если это в мой персональный огород камень, — злобно говорит Сластион, — персонально я занимался вопросами строительства сенажной башни, пока что единственной в районе, которая будет нам общим памятником.

— Нет, Йоська, — говорю, — будет эта башня твоим персональным памятником.

И как в воду глядел. Торчит башня над селом уже не первый год, сенажом в ней и не пахнет: чтоб заполнить ее, большая техника нужна. Называют ее люди Сластионовой. Носился он с ней как курица с яйцом, прослышал где-то, что есть такие, и давай председателю на мозги капать: пусть, мол, издалека видно будет нашу работу, как мы на современном уровне решаем вопросы кормовой базы. Хотел себя сразу показать. И показал. Навечно, можно сказать, вписал в историю села. Под цинковыми сводами сычи перекликаются, а внизу пьянчуги, спрятавшись от людских глаз, киряют.

— А ток, — говорю, — мы до нужных кондиций доведем и работать будем день и ночь, потому что уборочная на пятки наступает, только ты обеспечь нам на соответственном уровне строительный материал в виде цемента.

Так я научился языку Сластионовому подражать, что он уже и не разберет, когда я всерьез, а когда насмехаюсь.

— Начинайте работать, а цемент обеспечу, съезжу к шефам.

После обеда подъезжает к току машина с цементом. А следом рулит на «Москвиче» большой начальник товарищ Сластион.

— Семь мешков снимите, — командует, — а три — на спецобъект.

— Да что на току с семью мешками сделаешь? — говорю. — Это ведь целое поле, и все в выбоинах…

— Больше песка сыпьте…

И махнул шоферу, чтоб ехал, значит. Гляжу, машины колхозный двор промахали и сворачивают на улицу. Теперь уж Йоська на своей легковушке впереди, дорогу показывает. Меня всего так и передернуло: средь бела дня, на глазах у людей крадет! За кого ж он нас принимает! Говорю своему подсобнику.

— Давай в коляску, посмотрим, что за спецобъект.

Завожу мотоцикл и прямиком рулю к Сластионову подворью. Точно, шефская машина там остановилась, и шофер с Йосей сгружают цемент. А он как раз дачу начал строить, в селе такой слух прошел. Я подкатил под самую калитку, слез с мотоцикла и встал у них на дороге. Приказываю себе сдерживаться, а внутри все клокочет.

— Грузи, Йоська, цемент на машину и вези в колхоз.

— А ты кто такой в колхозе? — ощерился он.

— Колхозник и народный контролер, — отвечаю спокойно.

— Я начальник, а ты ничто! — раздул щеки. — И не имеешь права контролировать колхозную власть!

— Ты разве власть?! — я тоже ору. — Ты — мусор на чистой воде!

И легко тут мне сделалось, потому что сказал то, что думал, что на душе камнем лежало.

19

Много курю и борюсь с собой из-за этого, но работа уж больно нервная. Пойти бы, часом думаю, снова агрономом в колхоз, как смолоду! Ясно, и агроному в колхозе не все мед, случается — и горчичка. Зато имеешь дело в основном с позитивными эмоциями: вспахать, посеять, собрать урожай и семенной фонд обеспечить. А негативные, если в больших дозах, разрушают нервную систему, это и ученые подтверждают.

В комитете народного контроля негативные эмоции идут девятым валом, на то мы и существуем, и головы тут не пригнешь, спиной к нему не повернешься, грудью надо встречать.

Честно скажу: Сластион чуть не подкосил меня. И если я остался самим собой, прежним, с той же верой в людей, без которой жить нельзя, то исключительно благодаря многократно проверенному мною методу душевной терапии. Допечет меня, вот-вот, чую, задохнусь, — замыкаю быстренько в сейф папку с актами, жалобами, заявлениями, объяснениями, протоколами заседаний — и айда в поле, в бригады, на фермы, к людям, которые своими руками хлеб и все, что к хлебу производят и всех нас на свете содержат… Всю осень дождей нет, а озимые сеять надо, за тракторами и сеялками — тучи пыли, хлопцы выныривают из туч этих, что черти из пекла, одни глаза светятся, зато какие глаза — честные глаза! Сплюнут пыль, чертыхнутся на погоду и на синоптиков, на атомы, на космические корабли, которые будто бы расшатывают земную атмосферу, и снова на трактора, на сеялки, и завтра, и послезавтра, и каждый день, посеют и соберут, снова посеют, и жизнь будет продолжаться, пока люди такие на нашей земле есть.

Тем и держусь.

Почему я так историю со Сластионом пережил: ведь знал его работящим человеком. В этом селе я начинал агрономом, а Йосип тогда же в строительной бригаде работал, хвалили его. Да, на работу все, бывало, с портфелем ходил, над ним на колхозном дворе подшучивали, но ведь в портфеле топор был, не что-нибудь иное. Каждый чудит по-своему.

И вдруг мне — уже как председателю народного контроля — сигналы. Сначала про колхозную машину, мол, присвоил ее Сластион. Про загребущие его руки. Про стиль руководства бригадой. Думаю, предупредить надо. Руководитель молодой. Встречаю как-то его в райисполкоме, приглашаю в кабинет.

— По каким делам в райцентр наведались?

— Можно сказать, по государственным. Обращался в районную милицию, чтоб номер на моей машине сменили. Хочу такой, чтоб все видели и знали — руководитель едет. Судьбу всего колхоза, не что-нибудь в своих руках держишь, и судьбу будущих поколений, — вот хоть бы с нашей сенажной башней, которую строим для примера всему району и шире, — а тут тебя останавливают на трассе, как рядового. Вы возьмите на карандаш и скажите авторитетное слово, а то в районной милиции по этому вопросу наблюдается недопонимание и смех.