Земля осени - [4]

Старик брел потихоньку, возвращаясь с прогулки. Трость не давала ему споткнуться, хотя он опирался на нее без видимой необходимости. Дойдя до веранды, он остановился.

— Добрый вечер, — сказал он.

— Добрый вечер, — отозвался Рэнд. — Вы выбрали чудесное время для прогулки.

Старик кивнул с оттенком скромности, как будто он сам каким-то образом был причастен к тому, что время было великолепным.

— Глядите-ка, — сказал он, — похоже, у нас завтра опять будет погожий денек.

И, промолвив это, побрел дальше по улице. Это стало уже ритуалом. Такие слова произносились каждый вечер. Ни деревушка, ни погода в ней никогда не менялись.

— Я буду сидеть здесь на веранде тысячу лет, — сказал себе Рэнд, — и старик будет возвращаться с прогулки, и каждый раз будут звучать те же самые слова — диалог пьесы, кадр из фильма, повторяемый снова и снова. Что-то случилось со временем. Время застыло этой осенью.

Рэнд не понимал этого. Он и не пытался понять, хотя ничто не мешало ему попытаться. Стирлинг говорил, что человеческие способности могут превосходить немощный человеческий мозг, доисторический мозг. И это уменьшало шансы понять, как вернуться в тот, другой мир.

Он обнаружил, что мысль о том своем мире представляется ему столь же фантастической. Тот мир казался столь же нереальным, как и этот. „Интересно, — подумал Рэнд, — а отыщется ли когда-нибудь снова реальный мир? И захочу ли я снова отыскать реальность?"

Он знал, что способ отыскать реальность был. Стоит войти в дом, вынуть из тумбочки фотографии, перебрать их, освежить память и снова взглянуть в лицо реальности. Но эти неумолимые фотографии были куда реальнее мира, который он знал. На фотоаппарат не влияют иллюзии, что действуют на человеческий глаз, сбивают с толку разум. Они были, как-никак, фактом: фотоаппарат запечатлел то, что было, он не мог солгать. Это не было мистикой, это не было реальностью, и это не было ложной памятью, свойственной человеческому сознанию.

Он вернулся в фотоателье, куда отдавал пленку, и приемщик отыскал ее в коробке на прилавке.

— Три девяносто пять, — сказал он.

Рэнд вынул из бумажника пятерку и положил на прилавок.

— И еще хочу спросить, — сказал приемщик, — где вы делали эти фотографии?

— Это трюковая съемка, — ответил Рэнд. Приемщик покачал головой.

— Если так, то это самая удачная работа из всех, что мне доводилось видеть.

Он отбил чек и, оставив кассу открытой, повернулся и взял пакет.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Рэнд. Человек вытряхнул снимки из пакета и перетасовал их.

— Вот этот, — сказал он. Рэнд спокойно смотрел на него.

— И что же там? — поинтересовался он.

— Люди. Я кой-кого из них знаю. Переднего. Это Боб Джентри. Мой лучший друг.

— Вы могли и спутать, — холодно сказал Рэнд.

Он взял снимки из рук приемщика и засунул их в пакет. Приемщик дал сдачу. Он по-прежнему покачивал головой, сбитый с толку и, пожалуй, немного напуганный, когда Рэнд покинул ателье.

Не теряя времени, Рэнд осторожно двинулся через город к мосту. Выехав в поле за рекой, он увеличил скорость, посматривая в зеркальце заднего обзора. Обеспокоенный приемщик, возможно, позвонил в полицию. Эти снимки могли увидеть посторонние и тоже забеспокоиться. Хотя, сказал он себе, что толку волноваться из-за полиции. Он фотографировал, не нарушая правил и не преступая закона. Он не совершил ничего недозволенного, сделав снимки.

Миновав реку, он притормозил двенадцатью милями ниже у узкого пыльного проселка и поехал по нему, пока не нашел съезд с дороги, где она расширялась, приближаясь к мосту через маленькую речушку. Очевидно, съездом часто пользовались: рыбаки обычно оставляли там машины, пытая удачу. Но теперь здесь было пусто.

Он заметил, что руки у него тряслись, когда он срывал обертку с пакета и доставал фотографии.

Они были там, как он и помнил.

Рэнд удивился, что наснимал так много. Он не помнил и половины из этого. Но снимки — перед глазами, и, глянув на них, он припомнил многое, хотя фотографии были отчетливее воспоминаний. Мир, вспомнил он, казался затуманенным, когда Рэнд смотрел на него, а снимки обрисовали этот мир жестоко, безжалостно и ясно. Унылые и окоченевшие, вздымались черные обломки, и невозможно было усомниться в том, что на фотографиях действительно был снят разбомбленный город. На снимках были бесплодные камни, больше не маскируемые деревьями, и повсюду скелеты деревьев, каким-то чудом не уничтоженных огневым штормом. Группа людей была лишь на одном снимке; люди бежали к нему с холма, и тот, кто посмотрел бы на них, понял бы, почему Рэнд в спешке кинулся к машине. Изучая фото, он понял, что они были много ближе, чем он думал. По-видимому, они все время были там, неподалеку, а он, ошеломленный картиной погибшего города, не разглядел их. Если бы они немного подождали, то бросились бы и схватили Рэнда, прежде чем он их обнаружил. Он внимательно посмотрел на снимок. Люди были настолько близко, что лица можно было превосходно различить. Он попытался угадать, кого узнал приемщик.

Он сложил фотографии, втолкнул их в пакет и положил в карман. Вылез из автомобиля и побрел к берегу реки. Река, заметил он, была не шире десяти футов, но разливалась у запруды. Трава была вытоптана — наверняка здесь сидели рыбаки. Рэнд присел в одном из таких мест и осмотрел пруд. Течение шло вплотную к берегу и, наверное, подмывало его; там, в омутке, могла лежать рыба, которую искали отсутствовавшие сейчас рыбаки, болтая своими червяками на концах длинных бамбуковых удилищ и ожидая клева.