Земля обетованная... - [50]

— Теперь не в интересах Британии, — доказывал Нуци, — обострять, как они делали обычно, наши отношения с арабами, которые и без того обострены до предела… Берлинский ставленник — великий муфтий Иерусалима — тоже не дремлет. Ему такой случай только подай.

Вот почему англичане помалкивают, делая вид, будто верят, что взрыв на «трансатлантике» произошел по чистой случайности…

Откровения охмелевшего Ионаса привели Хаима в полное смятение. Его поразило, что, разглагольствуя об этой трагедии, Нуци ни единым словом не упомянул о гибели сотен ни в чем не повинных людей. Ему стало жутко от сознания того, что они, Ойя и сам он, могли погибнуть, как какие-то бессловесные, никому не нужные, жалкие твари. Он уже не вникал в смысл того, о чем продолжал говорить Нуци, и неожиданно для себя прервал его, спросив, казалось бы, совсем не к месту:

— А люди? Много детей, женщин! Или на них тоже было иностранное клеймо?!

Нуци недоумевающе посмотрел на Хаима. Потом, нахмурившись, несколько мгновений напряженно соображал, о каких детях и женщинах толкует приятель и при чем тут какое-то иностранное клеймо. Когда же наконец понял, облегченно вздохнул и произнес равнодушным тоном:

— Это ты о пассажирах?.. Ну, от судьбы не уйдешь, Хаймолэ! Здесь на карту ставится гораздо больше, чем человеческая жизнь… И вообще в жизни суждено одним опуститься на дно, другим задержаться на поверхности, а третьим предназначено руководить и оставаться «за занавесом»… И не будь этих последних, сидели бы мы там, откуда приехали, и ждали бы, когда бог ниспошлет нам мессию… Но тогда не было бы здесь ни меня, ни тебя, не встретил бы ты Ойю, не получил бы ты работу в Экспортно-импортном бюро, да и самого бюро-то не существовало бы в природе!.. Спросишь, почему я так говорю? Отвечу. Пожалуйста! Я человек не гордый, но хочу, чтобы ты, Хаймолэ, понял все так, как надо!

Нуци наконец выпил стакан остывшего кофе, поданный ему Ойей, облегченно вздохнул. Но, видимо, хмель еще не прошел и потребность в разговоре не исчезла, поэтому он, пройдясь по комнате, остановился перед Хаимом.

— Представляешь, — продолжал он, в упор рассматривая Хаима, — что было бы, если б, к примеру, деятельность такого человека, как Теплиц, не оставалась скрытой «за занавесом»? Это же фигура! Во всем мире таких зубров раз-два — и обчелся! А ты когда-нибудь слышал эту фамилию? Знаешь ты, кто этот человек?

— Откуда мне знать, — съязвил Хаим, — если он скрыт «за занавесом»?!

— Провинциал ты, Хаймолэ! Но ничего… Я тебя сделаю человеком! Так вот, Теплиц — это величина! Астрономическая величина! И тебе это надо знать…

Ионас почти не преувеличивал. Теплиц в самом деле был незаурядной личностью и могущественной персоной даже в узкой среде воротил финансовой олигархии. Он в рекордно короткий срок сумел в свое время покрыть горный хребет Альп с его многочисленными реками и озерами густой и сложной сетью гидроэлектростанций с высоковольтными турбинами. В результате Италия, прежде остро нуждавшаяся в электроэнергии, готова была экспортировать ее соседним странам. Отпала тягостная зависимость итальянской промышленности от ввоза каменного угля из-за рубежа. Джузеппе Теплиц и его сын Лодовико стали фактическими владельцами важнейших отраслей хозяйства страны. И, конечно же, соответственно их господству в экономике возросло и их влияние в политике… Еще задолго до того, как будущий вождь чернорубашечников двинул в поход из Милана на Рим свои «фасчио ди комбаттименто»[67], банкир Джузеппе Теплиц уже финансировал его газетенку «Пополо д’Италия», а позднее стал финансовым экспертом номер один «Восточной Римской империи».

Ионас все еще продолжал восторженно приводить новые и новые данные, подтверждающие могущество семьи Теплиц, большую зависимость от нее самого Бенито Муссолини и его личную дружбу с Джузеппе и Лодовико Теплиц.

— Ну и черт с ними, с этими Теплицами! — потеряв терпение, вдруг выпалил Хаим. — Богатых людей на свете немало. И если они люди, как ты говоришь, башковитые, то нам с тобой от этого ровным счетом ни тепло, ни холодно… Так ведь, Нуцик?

Нуци Ионас тупо уставился на Хаима, долго молчал, наконец, словно рассуждая сам с собой, со вздохом тихо сказал:

— Боюсь, что этот холуц не только до мозга костей провинциал, а много того хуже…

Хаим встревожился. В этой непроизвольной реплике он почувствовал нотку отчуждения и даже враждебности к себе Ионаса, человека, которого считал своим искренним другом.

— Не обижайся, Нуцик! — взмолился Хаим. — Я просто так сказал, ей-богу! Все, что ты рассказал, очень интересно, но куда больше меня интересует собственная судьба, забота о куске хлеба… Потому я и сказал, что нет мне дела до этих Теплицев…

— А вот представь себе, есть у тебя самое прямое дело «до этих Теплицев»! — сердито прервал его Нуци. — Самое непосредственное!

— Извини, но до меня что-то не доходит, ей-богу!

— А ты вообще, по-моему, родился в товарном поезде… До тебя все доходит с опозданием!..

— Ну зачем ты так?

— Да затем, — вскипел Нуци, — что, не будь этих Джузеппе и Лодовико Теплиц, сидел бы ты со своей Ойей впроголодь на «пункте сбора» и ждал, когда наконец возьмут вас в какой-нибудь киббуц на самой границе с Сирией, где днем, не разгибаясь, работают в поле, а ночью, дрожа от страха, дежурят с винтовкой на плече, остерегаясь внезапного нападения бедуинов!