Земля обетованная... - [48]

Группа, «отколовшаяся» от Хаганы, категорически отклонила курс на сближение с арабами и англичанами. Другими словами, сторонники этой группы намерены были и впредь совершать диверсии и террористические акты против англичан и арабов, но ответственность за них уже не падала на Хагану. Одним из закулисных заправил этой группы стал Симон Соломонзон.

— Он говорил, — продолжал пересказывать речь Соломонзона Нуци Ионас, — что мы только делаем вид, будто возмущаемся позицией и тактикой Хаганы, и втайне остаемся всем сердцем с ними, а они, в свою очередь, только делают вид, будто осуждают нашу позицию как слишком воинственную, однако и они до конца с нами… Мы идем к единой цели разными, дополняющими друг друга путями! И если в данное время мы ограничиваемся требованием на незначительную часть территории будущего нашего государства, то это не значит, что, создав свое государство и добившись его признания, мы не станем всеми силами и средствами добиваться максимального его расширения… Претендовать сразу на многое чревато потерей верного малого! Сейчас не время «дразнить гусей»! Напротив, испрашивая минимум, мы ослабляем бдительность противников, исподволь накапливаем силы для следующего шага, а может быть, и скачка вперед! И тогда, захотят наши противники или не захотят признавать за нами право на присоединение новых земель, они будут поставлены перед свершившимся фактом…

На мгновение Нуци прервал пересказ речи Симона и, самодовольно улыбаясь, сказал:

— И вот здесь я подал реплику: «Победителей не судят! Такова историческая закономерность!» — «Это верно, — подтвердил Симон, — но, чтобы стать победителями, надо любыми средствами, не теряя ни минуты, готовить железный кулак! В этом заключается наша прямая обязанность, это нам поручено, и за это все мы в ответе перед нашим многострадальным народом!»

Ионас, все более увлекаясь своей речью, принимал эффектные позы, жестикулировал, точно находился перед многочисленной аудиторией. С особым восторгом он рассказывал Хаиму, как Симон, упомянув о недавних событиях в Испании, подчеркнул, что нет и не будет такого суда, который мог бы привлечь к ответу Муссолини и Гитлера за помощь генералу Франко самолетами и танками, а самого Франко — за переброску в Испанию мавританских войск, прославившихся жестокостью.

— Но представь себе, Хаймолэ, — возбужденно продолжал Ионас, — среди присутствующих нашлись-таки люди, которых испугала программа решительных действий, изложенная нашим Симоном! Один из них, человек пожилой и довольно заслуженный, попытался даже урезонить его… Он утверждал, будто не исключено, что в один прекрасный день от испанского каудильо, немецкого фюрера и итальянского дуче могут потребовать ответа «по большому счету» и воздать с лихвой за все содеянное… Ты понимаешь, на что он намекал?! Можно было бы не обращать внимания на такое выступление, но человек этот как раз у муссолиниевских инструкторов проходил обучение и там совершил подвиг, лишившись при этом руки! Он неспроста занял такую позицию…

— Наверное! — подтвердил Хаим. — Раз ты говоришь, что он такой заслуженный человек, зачем же ему бросать слова на ветер?..

— В том-то и штука!.. — согласился Нуци. — И знаешь, что он еще сказал?

— Тот однорукий?

— Ну да. Он говорил, будто трагизм такой перспективы заключается не в том, что Гитлер, Муссолини, Франко и другие подобные им личности будут жестоко наказаны, а в том, что вместе с ними расплачиваться будут и народы, позволившие вовлечь себя в авантюру!.. При этом он сослался на мудрые слова какого-то пророка, сказавшего, что человеку в полдень известно, чем начался для него день, но ему отнюдь не дано знать, как он кончится… А мы, дескать, находимся лишь на заре осуществления тысячелетней мечты еврейского народа, еще не дожили и до полудня, а уж до конца дня и подавно нам далеко.

— Кто же этот человек? Секрет, что ли? — спросил Хаим.

— Он адвокат. Фигура довольно крупная, но все же я думаю, что наше руководство не потерпит в своей среде этого человека… Ведь, по существу, его позиция предательская! Правда, он не отрицал, что подготовку к воссозданию подлинно независимого национального очага нужно вести, но тут же оговорился: «Ни в коем случае не впадая в крайности…» Что чересчур, то лишнее, говорил он. А планы «Акционс-Комитета» якобы содержат чересчур крутые меры, в которых будто бы нетрудно узреть пренебрежение к тому, от чего тридцать два столетия назад предостерегал сынов своего народа наш великий Моисей…

Пересохшие от жажды губы Ионаса покрылись липкой пленкой. Надо было бы отхлебнуть глоток воды. Но куда там: ему не терпелось рассказать об эпизоде, героем которого был он сам.

— Однорукий, наверное, долго бы еще разглагольствовал, призывая к осторожности, неторопливости и всякое такое, но тут уж мое терпение лопнуло. Я первый, — подчеркнул Нуци, — крикнул ему: «Не пугайте! Мы не из трусливых, а с вашей осторожностью придется ждать еще тридцать два столетия!»

Хвастливо рассказывал Нуци о том, как дружно его поддержали единомышленники Симона Соломонзона, как неистовым топотом ног и выкриками заглушили голос адвоката, якобы вынудили того, не договорив, сесть на свое место и как в конечном итоге люди, заслуженно именующие себя бейтарцами-ревизионистами, взяли твердый курс на полную и безоговорочную поддержку «Акционс-Комитета» под девизом «Оружие, раз оно есть, должно стрелять!».