Земля несбывшихся надежд - [119]
«Ах, моя дорогая жена, иголка нужна была для того, чтобы поднять каждое рисовое зернышко, которое могло упасть с бананового листа, а чаша с водой — для того, чтобы опустить его туда и омыть перед тем, как я его съем. Расточительство есть грех, преграждающий вход на небеса. Но поскольку ты ни разу не позволила ни одному зернышку упасть мимо, мне никогда так и не понадобилось воспользоваться иголкой или чашей воды». И поскольку она была такой хорошей женой и всегда была безупречна, Тируваллар даровал ей достижение мокши. На последнем издыхании папа хотел сказать маме, что она была ему даже дороже, чем идеальная жена Тируваллара.
Слезы текли по маминым щекам. Она знала, что сама во всем виновата. Это она заставляла детей презирать его, учила их не обращать на него внимания и высмеивала его неуклюжесть, а мягкость натуры расценивала как свойство слепо подчиняться. Потом она начала систематически превращать родного и доброго человека в чужого и глупого. Она предала его. Его, который так ее любил. Она чувствовала себя пораженной своим же нетерпением, своей же невероятно мудрой головой. Ее голова разрушила ей сердце.
Всю свою жизнь я неизменно отказывался признать великую проницательность Омара Хайяма. Истинное, таинственное значение его стихов, словно вино, — такое крепкое, что становится опасным для того, кто его выпьет. Оно казалось проще в поверхностной западной интерпретации. Понимание того, что «голос из кабачка» был не льстивым, мяукающим звуком, сорвавшимся с накрашенных губ в ранние утренние часы в каком-то убогом номере гостиницы Таиланда, могло бы открыть тайну жизни. А я не хотел ее разгадывать. Однажды открытая, она виднелась бы где-то вдалеке, серая и скучная.
Знал ли Хайям об Апсарах, божественных нимфах, которых можно купить за несколько американских долларов за ночь? Я скажу великому поэту — только бы мне встретить его в ином мире, — что мой напиток жизни был тоже золотым, но он лился из бутылки виски «Джим Вин». И был он чертовски хорош. Хайям бы понял меня. У этого человека были верные суждения. Стоит ли обижаться на Создателя за столь несовершенное творение его рук? Самым неуклюже сделанным сосудом был я. Стоит ли мне смеяться над собой? Тот, кто придал мне такую форму, также клеймил меня виноградным листом порочности. Темно-зеленый, он цвел в начале моей жизни и охватил всю мою душу. Что можно было сделать?
Я неисправимый циник, Крепкие напитки, вкусная еда и легкая жизнь ведут меня по несомненно ложному пути, Я смотрю на свою маму непонимающе и разочарованно. Ею управляют исключительно материальные цели. Возможно ли, рассуждаю я, что она просто не знает, как ужасно чудовище, которое она лелеет на своей груди?
Чувствуя, что ему перечат, чудовище постепенно высосало из нее всю жизнь. Мало того, мама хотела, чтоб оно перешло в нас, но одно и то же зерно принуждения приносит разные плоды в разных сосудах. Они выглядят по-разному, пахнут по-разному и требуют абсолютно разного употребления. Мое — пахнет дешевыми духами и требует на обед бесконечно гладкое тело, а для Лакшмнана оно пахнет металлом, ездой на впечатляющих размеров «мерседесах» и жизнью в огромном доме в лучшей части города.
Она была так сильна, моя мама, что крушила все, что попадалось на ее пути к цели. Я же восстал. Отправился в долгий путь — домой, к себе самому. Я принял решение не только войти в дом заклинателя змей, но и подружиться с его сыновьями и научиться их темным секретам и умениям. Мама, конечно, была права: что-то очень странное происходило в этом доме. Даже маленьким мальчиком я мог чувствовать и видеть эту невидимую для других ауру, местами очень темную, но больше всего — в комнате с черными занавесками, где стояла большая статуя Кали, богини Смерти и Разрушения. Она злобно смотрела на меня, а я бесстрашно глядел на нее. Рука моего Создателя дрогнула; когда он лепил меня. Он сделал меня эгоистичным, бессердечным и бесстрашным перед лицом неизвестного. Мое убеждение, что нет пути назад, еще будет проверено на прочность. «Веди меня дальше», — опрометчиво делаю я свой выбор.
Даже сейчас, когда мои кости болят, а мышцы ослаблены, это все еще не дает мне покоя. Да, черт возьми, это ненормально — просить только одно пиво или только одну женщину. Поэтому я заказываю четыре и ставлю их в ряд на стойке бара так, что приклеенные на них фирменные ярлыки внимательно смотрят на меня. Четыре девушки, стоящие в ряд и наклонившиеся вперед, — это тоже чертовски волнующее зрелище. Да, я наполнял свою чашу, пока не полилось через край, и тогда я долил еще немного.
Я ждал свою первую проститутку. «Ах, ах, ах», — звучало в моей голове. Мне было скучно с девушками с опущенными глазами. Переполнявшая меня энергия требовала пригласить на свидание какую-нибудь девственницу, к трусикам которой была бы просто привязана ее толстая мамаша, но от перспективы долгих месяцев спокойного ухаживания без гарантии получить что-то в итоге я начинал тосковать. Я хотел меньше суеты и больше разнообразия. Мы стояли вверху на школьной лестнице с крутыми приятелями и смотрели, как поднимаются девчонки, неустанно спрашивая их, можем ли мы потрогать их манго. И все некрасивые, толстые девчонки без исключения становились нашими врагами, громко проклиная нас, тогда как симпатичные краснели или стыдливо опускали головы. Однажды одна из них влюбилась в меня, но я, конечно, разбил ей сердце. Того, что я искал, не было в руках хорошей женщины. Я хотел опытных женщин, которые знали, что им должны заплатить.
