Земля несбывшихся надежд - [100]

Выходи за него, говорили они все хором. Что я могла поделать? Стоять на своем? Нет, я пожертвовала своими сверкающими мечтами ради брата.

Так я вышла за Лакшмнана.

И что я имею? Полную неразбериху, вот что. Неблагодарного брата, который теперь даже разговаривать со мной не хочет, мужа — азартного игрока, от которого нет толка, и детей, которые меня не уважают. Я вынесла много страданий.

Вы знаете, что сделал Лакшмнан с деньгами из моего приданого? Он проиграл все в нашу первую брачную ночь. Абсолютно все. Он спустил три тысячи рингитов еще до рассвета. Я часто возвращаюсь в памяти к той ночи. Это словно тайное место, защищенное от разрушительного действия времени, и все осталось таким красивым, что это потрясает меня каждый раз, когда я туда прихожу. Каждая мысль, каждое ощущение бережно сохранено, чтобы одурачить меня, заставив думать, что это все происходит снова. Я вижу, чувствую и слышу все, все. Принесите мне несколько подушек подложить под мои несчастные, распухшие колени, и я вам в точности расскажу, что мой красавец муж со мной сделал.

Я снова двадцатичетырехлетняя невеста, и я вернулась в ужасную с некрашеными деревянными стенами маленькую спальню свекрови. Я сижу на краю странной посеребренной кровати лицом к зеркальной двери шкафа из темного дерева. В зеркале мое грустное, но безусловно молодое лицо, а тело упругое и стройное. Я отчетливо вижу пожелтевшую москитную сетку, нависающую надо мной с четырех стоек большой кровати, будто мягкое облако. В небе блестит растущий месяц. Забавная штука этот лунный свет. На самом деле это вовсе не свет, а загадочный серебряный блеск, который хранит и заботится только о бледном и блестящем. Я вижу, как он не обращает внимания на свернутый декоративный ковер и крадет все самые яркие цвета у матовой вышитой картины на стене, но подсвечивает блестящий стеклянный кувшин с оранжевыми квадратами посередине. Я вижу, что он особенно добр с набором дешевого фарфора — только что распакованным свадебным подарком, и все предметы стоят, сверкая я белым и розовым перламутром. Мерцает серебряный поднос.

Воздух влажный и тяжелый. Пояс, в который заправлены все складки моего искусно завернутого сари, влажный, и чувствовать это неприятно. Маленький вентилятор героически крутится в вязком, тяжелом воздухе. Я прислушиваюсь к дорогому шуршанию моего шелкового сари. Это будто разговор шепотом, которого я не могу понять. Окно открыто, и шум от летающих на улице ночных насекомых неожиданно громко звучит в моих ушах, привыкших к городским звукам. Я привыкла все время слышать голоса людей.

Я облизываю сухие губы, и вкус помады странным образом смешивается в моей голове с запахом невысохшего лака для ногтей. Между моими туго сжатыми пальцами появляется липкий пот. А вот через стену, покачиваясь, будто хмельной, ползет длинноногий паук. Он совсем не изменился. Он выглядит точно так же, хотя сейчас ему на самом деле пятнадцать лет. В голове шум, словно на китайских похоронах, гонг, тарелки, рыдания и стенания, звук шаркающих ног, а затем молчание всех живущих в этом доме. Все знают о том, что я здесь. Я осторожна, пытаюсь не издать ни звука, и все же они все слышат меня. Мой ужас и позор моего положения.

Я и сейчас его ощущаю. Едкий запах моего позора исходит от маленького горшка с жасмином, который я подарила мужу как знак моей любви. Я опустила голову и нерешительно, двумя руками протянула ему маленький горшочек. Он принял из моих рук подарок, но когда я подняла глаза, то увидела, как небрежно он отбросил его на столик у кровати. Горшок не устоял и скатился на край, прелестные цветы выпали на стол и на пол. Он даже не взглянул на мой подарок, торопясь скорее уйти. Он оставил меня одну в нашей атласной свадебной постели, усыпанной лепестками цветов, и умчался в какое-то убогое местечко в китайском квартале.

Теперь, когда он ушел, я слышу тишину дома, но знаю, что новая семья хихикает себе в кулак, смеясь надо мной. Одна я чопорно сижу в своем роскошном сари и жду его. Недвижима. Спокойна. Внутри меня нарастает гнев и вскоре раскаляется добела. Он съедает меня изнутри. Ему нет до меня никакого дела. Мое положение невыносимо.

Меня одурачили.

Если он думал, что я буду играть роль тихой глупенькой жены, то очень ошибся. Я родилась и росла в жестоком городе, это сделало меня дерзкой. Я не деревенщина. Часто меня сравнивали с норовистой скаковой лошадью. Проходит несколько часов, и в зеркале я вижу, как неистово сверкают мои красиво накрашенные глаза, как мое лицо застыло и превратилось в лик злой богини Кали, на руках медленно растут коп и. Я пытаюсь сжать кулак и чувствую, как руки становятся жесткими. Мои нежные красные губы исчезли с лица, и виднеется лишь тонкая сжатая полоска. Я требую мести. Я хочу наброситься на него и вонзить накрашенные ногти в его глаза.

Лакшмнан все не возвращается.

Но когда он появляется на рассвете, безумный, с бешено горящими глазами, я могу только лишь потрясенно смотреть на него. Не говоря ни слова, он падает на меня и просто насилует. Я не плачу, не кричу, я обнимаю его. Я нетерпеливо прижимаю его к себе; обхватываю его руками так сильно, что мы движемся, как единое животное. Несмотря на пылающий во мне гнев, я теперь поняла, знаю, в чем моя сила. Его слабость всегда будет моей силой. В этой постели я буду главной. Его жажда этого невероятного соединения будет всегда заставлять его снова и снова бежать обратно ко мне. Одурманенная открытием собственной власти и чувственности, я ощущаю, как гнев выскальзывает из моих глаз, обжигая их изнутри и заставляя слезы торопливо бежать вниз по щекам. Как завороженная, смотрю я, как крепкое тело мужа напряженно изгибается дугой, рот открывается и закрывается, рождая беззвучные крики, будто он изображает скорбящую мать гиппопотама, стоящую над застывшим, мертвым телом своего детеныша. Но внезапно он выскальзывает из моих цепких объятий.