Земля несбывшихся надежд - [101]

Он сидит, ссутулясь, у кровати, держит руками голову и плачет, будто случилось что-то ужасное. Лунный свет благосклонен к моему мужу и растягивается по его обнаженной спине так, что она кажется искривленной и бесконечной. Свет играет на его теле в какую-то игру. Здесь немного света, здесь — тени. Так он выглядит еще красивее. Я протягиваю руку и нежно, благоговейно касаюсь его гладкого тела. Мои пальцы кажутся темными на его белой коже. Он испытывает вину. Я чувствую себя униженной.

Вот это, кажется, и есть моя первая брачная ночь. Это совсем не то, чего я ожидала, но сильнейшие переживания и страсть куда лучше глупых романтических грез, которыми я жила в детстве. Он мой, думаю я с гордостью, но в этот самый момент, когда такая дерзкая мысль приходит мне в голову, Лакшмнан издает звук, словно кашляющий олень, и начинает рыдать:

— Мне не надо было жениться на тебе. О Господи, лучше бы я никогда не женился на тебе! Какую ужасную ошибку я совершил!

Сейчас я вижу это, как наяву. Мои темные руки внезапно замирают на изгибе его светлого тела, а я с удивлением вслушиваюсь, как он рыдает:

— Мне никогда не надо было жениться на тебе!

Он проиграл все наши деньги, унизил и глубоко ранил меня, и после всего этого мое тело все еще трепещет и вздрагивает под ним, словно музыкальный звук. Его безутешное отчаяние вызывало странное чувство, а бессердечность зажгла мою кровь. Желание приручить такого мужчину было непреодолимым. Однажды я стану той, кто сможет удержать в своих руках это красивое страдающее существо, и той, кто заставит всю боль уйти. Я думаю, я заставлю тебя полюбить себя. Однажды ты посмотришь на меня влюбленными глазами, это я себе обещаю.

Шрамы, оставшиеся после той ночи в моей душе, останутся навсегда. Он вел себя со мной жестоко и непростительно, но он был так красив, что я была ослеплена. Вам бы видеть его тогда! Он обычно снимал рубашку и поднимал гири у нас на заднем дворике, и тогда женщины из семьи Мелей, которые жили через дорогу, прятались за своими шторами и наблюдали за ним. Когда мы с ним шли вместе по улице, люди глядели та нас и завидовали, что у меня есть такой мужчина.

Я знала, что он полюбил бы меня, если бы только не паучиха, с самого начала нависшая над нашей жизнью, капая ядом в его ухо и сочиняя обо мне лживые истории. Она ненавидела меня, считая, что я недостаточно хороша для ее сына — но как она может об этом говорить? Она сама не была красавицей даже в молодые годы. Я видела ее фотографии, и вся ее красота, о которой она имеет право говорить, — это ее бледная кожа. Она завидовала всему, что было у меня, и всегда умудрялась найти ошибку во всем, что бы я ни делал а, но на самом деле она не хотела потерять то небольшое влияние, которое она еще имела на своего любимого сына. Она хотела, чтобы он был только с ней, и делала это с помощью денег. Она старалась контролировать его за счет денег. Она могла бы помочь нам финансово. Эта скряга потихоньку накопила в банке огромный капитал — сумму, которую помогал ей собирать и мой муж. Она могла бы помочь нам, но решила, что лучше дождаться, пока я потерплю неудачу.

Она важничает, но ей так и не удается одурачить меня. Я представляю, как буду рассказывать своей дочери о том, что все предки мужчины в ее семье были сожжены, как короли, на погребальном костре, целиком сложенном из сандалового дерева со сладким запахом, притом, что ее папа, кстати, был всего лишь сыном бедняков! Моя мама из намного, намного более чистого рода. Она происходит из семьи высокоуважаемых купцов. К тому же, мама была обручена с очень богатым купцом в Малайзии. Он отобрал ее фотографию из множества других, и приготовления к грандиозной свадебной церемонии были уже закончены, когда ей пришлось отправиться в плавание на Цейлон с незамужней тетушкой в качестве компаньонки и большой железной коробкой, полной драгоценностей. Ей было шестнадцать, и она была очень красива, с высокими скулами и большими ясными глазами. Друг их семьи должен был сопровождать их в поездке и защищать, чтобы женщины добрались целыми и невредимыми. Мамины родители не знали о том, что человек, которому они доверили безопасность своей дочери, был предателем. Сопровождающий моей мамы был большим темнокожим мужчиной, который вынудил ее быстро выйти за него, прямо на корабле во время плавания.

К моменту, когда она сошла на берег, семя в ее животе уже превратилось в моего старшего брата. Даже сейчас, закрывая глаза, я иногда слышу мамин плач, доносящийся сквозь тонкую стену, отделявшую их спальню от гостиной, где мы, дети, спали на полу на матах. С места в коридоре, где стою я, мне слышно, как она тихо просит в темноте еще несколько рингитов, чтобы купить нам что-нибудь поесть. Когда я слышала, как она вот так плачет, я всегда думала, какой была бы жизнь, если бы я родилась у мамы и ее богатого, ожидающего на Цейлоне жениха. Но потом понимала, что очень люблю отца.

Я любила его даже тогда, когда он забирал мамины украшения, срывая их у нее прямо с шеи, а в нашем доме совсем не было еды и мы все умирали от голода. Любила его и тогда, когда он летел из дома на скачки, сжимая в своих больших темных руках зарплату за неделю. Я не переставала любить его и тогда, когда продавец в бакалейной лавке унижал меня, грубо выкрикивая, что я могу не ждать даже буханки хлеба до тех пор, пока мой отец не оплатит все счета. О Господи, я любила его даже тогда, когда он послал трех моих братьев на птицеферму к своей беспощадной сестре, где эти бедняги каждый день вычищали ряды курятников, а дядя лупил их длинной палкой.