Земля не своя - [28]

Лена целует меня, а я стою, пытаясь уложить в голове всё узнанное. Вот уже и обратно ехать пора, а мысли всё не приходят в порядок.

Перед обителью сворачиваю в «своему» обрыву. Ехал налегке, специально выехал как можно раньше для того, чтобы было время поковырять ещё камушков. Буду пытаться делать с ними какие-то изделия, а рынок сбыта-это персонал баз прибытия, что-то вроде среднего класса здесь, с высокой зарплатой. Облачаюсь в доспех, тащу с собой всякие железки. Подготовил небольшую беседку из деревяшек с сиденьем, установлю её враспор в расселине и сидя на ней займусь ковырянием жилы. Жабы вроде узнают меня, бросаются, покусывая для проверки, но редко. Больше просто следят за мной, следуя по пятам. Влезаю вверх, как раньше, по палкам, подтягиваю на веревке свою конструкцию, устанавливаю деревяшки с сиденьем, потом тяну вторую веревку с инструментами. Жаба одна на них пристроилась, скидываю её вниз. Начинаю ломиком расковыривать породу, иногда вбиваю лом кувалдой. Нижняя часть отложений бывшего ручья легко разрабатывается, а верхняя твердая. На границах этих трех пород, в местах их соприкосновения и должны, как я понял, находиться нужные мне камушки. Вначале извлекаю самую легко добываемую часть, осмотрев, скидываю вниз жабам, потом кувалдой сбиваю верх отложений ручья. Результат-две жеоды, наподобие той, первой. Я уже не сижу на своём насесте в расселине, а работаю полулёжа, за время, которое сам себе отвёл на шахтёрство, смог углубиться метра на полтора вглубь. Получается пещерка, соответствующая отложениям ручья, то есть метра полтора в ширину в основании и метр высотой. Тут уже плохо видно, фонарь я не взял, да и пора ехать в обитель. Начиная вылезать, краем глаза замечаю какое-то необычное мерцание в верхнем углу пещерки. Присматриваюсь. Белый мерцающий камешек проступает сквозь окружающую породу. Осторожно достаю его. Он в корке из окружающей породы, покрывающей большую часть его, я так понимаю, что это опал, неправильной вытянутой формы, сантиметра четыре длиной, белый, полупрозрачный, очень красивый, насколько видно под коркой, мерцает разными цветами, то есть опалесцирует. Заверну его в кусочек мягкой замши и положу пока в пояс к своему золтому запасу.

Глава восьмая Изгнание и бобры

Отца Иоанна в обители опять нет, да он мне сейчас и не нужен. Дела о перевозках мы теперь ведем с Евгением. Прошу Женю помочь найти или сделать какую-нибудь лестницу по доступной цене, чтобы можно было влезть на обрыв, минуя речку со злыми жабами. В привычной средней полосе России это просто было-бы, найди прямые деревца да делай сам. Тут же возле реки хоть и есть густые заросли, но деревья там всё больше искривленные. Женя обещает подумать.

Ночью тихий-тихий стук в дверь, почти-что поскрёбывание.

— Кто там? — спрашиваю с пистолетом наизготовку.

— Впустите пожалуйста, а то меня убьют, — отвечает женский полушёпот.

Женщина лет 28-ми прошмыгивает, закрывает за собой дверь. Среднего роста, широкобедрая, в платке, платье длинное мешком. Из-под платка светлые, почти как у Лены, волосы, глаза только серые, у той голубые.

— Что случилось?

— Казаки перепились, добыли где-то самогона много. Сначала из-за меня передрались, потом помирились, а меня, сказали, убить надо, чтоб такого не было больше.

Наливаю ей остывшего чаю, она пьёт, зубы постукивают о край кружки. Из дальнейших расспросов узнаю, что зовут её Анька, она незамужняя, половую жизнь ведет тут со всеми желающими, кто к ней приходит. Не раз уже была наказана отцом Иоанном за блуд. Но угомониться она никак не может, такой уж человек, да и лезут же к ней сами. Бывала бита и за волосы таскана и женами некоторых мужей обители. Между тем возле гостевого домика слышатся шаги и пьяное бормотание. Наверняка сейчас в окошко заглянут.

— Лезь под одеяло! — командую Аньке. Она ныряет в кровать, как есть, в одежде. Ложусь рядом с краю, прижимаю её к стенке. На улице вблизи моего домика висит керосиновый фонарь, света достаточно, чтобы разглядеть через окошко меня спящего. Лежу так, что Аньку не разглядеть, сквозь веки смотрю на окно. Появляется пьяная морда с подбитым глазом, долго всматривается.

— Нету там блядины! — говорит кому-то рядом морда и исчезает из окошка.

— Не выдавай меня, я тебе пригожусь! — говорит Анька, шебуршась под одеялом. Не успеваю я опомниться, как мой перец оказывается у неё во рту. Занимается она этим очень даже грамотно.

Снаружи всё тихо, видно, пьяные завалились спать. Потихоньку разговариваем.

— Ты деревенская? — спрашиваю. У неё речь явно не городская.

— Я не деревенщина! У нас посёлок городского типа 70 километров от Брянска.

— А сюда как попала?

— Ну-у, после школы сначала в Брянске работала, потом в Москве.

— Кем работала?

— Ну как кем… Мне ещё со школы мужики очень нравились.

Вот уж везет мне в этом мире на нимфоманок.

— Да и нету просто у нас другой работы, колхозы все вокруг порушены давно. — продолжает Аня. — Вот в Москве как-то снял меня пьяный, заснул на мне, я из-под него вылезла, деньги взяла, какие нашла. Пьяный тот оказался чиновником не из мелких, пожаловался «своим» ментам, те менты позвонили тем ментам, которые в районе, где я работала, «крыша» у сутеров, сутенеры меня им конечно и сдали. Забрали в отделение, оприходовали по полной. Жопу так порвали, пришлось им меня в больницу свозить, швы наложить. Потом стали дела нераскрытые на меня вешать, я уж на всё соглашалась, лишь бы снова в жопу не драли. В тюрьму меня не отвозили, держали в отделении, будто бы под подпиской о невыезде. На суде можно было бы от прежних показаний отказаться, да я уже не способна была на это. Срок дали громадный. Ну уж в пересылке вербовщик подвалил, сюда помог попасть. Тут в обитель сразу забрали, на сельхозработы и каяться православно. После всего пережитого — как в раю здесь. Хоть и работа тяжелая.