Земля Горящих Трав - [20]

— Да как раз все понятно! — бросил Сеславин. — Людей запугивают, что дело власти выше их понимания, что изменение строя или смена канцлера запросто может привести к катастрофическим последствиям, вот и все.

— Дело власти выше понимания простых людей, — повторила Ярвенна. — Как раньше утверждали религии: смертные не могут судить о замыслах богов… — она вздохнула.

Теперь иномирцев подолгу подвергали перекрестным допросам. Вопросы повторялись, формулировались иначе, звучали из разных концов помещения, потому что допрашиваемого всякий раз сажали посередине, под лампой.

Сеславин больше, чем Ярвенна, вызывал раздражение Стейра. Прежде всего, парень был порывистее и проще в выражении своего протеста. Но появилась и другая причина враждебности, которую вызывал у Стейра один вид иномирца. Недавно канцлер с высокомерной усмешкой сказал ему:

— Я понимаю, почему ты меня так ненавидишь. Ревнуешь к своей Ярвенне? Не бойся: она не в моем вкусе.

Сеславин ответил:

— Ярвенна — моя невеста.

Это прозвучало с таким гордым доверием к Ярвенне и с такой искренней уверенностью в себе, что Стейр был уязвлен. Канцлера не волновала Ярвенна, хотя он и одобрял ее ярко-зеленые глаза. Но иномирец не дрогнул, он даже не допустил мысли, что Стейр может стать ему соперником! Канцлеру — властителю и одновременно эталону красоты своего мира — приходится считаться с этим самоуверенным самцом?! С этой минуты его еще больше стал раздражать Сеславин.

Потом Стейр, смеясь, рассказывал Армиллу:

— Представляешь, парень ревнует ко мне! У канцлера Земли Горящих Трав нет других дел, как приударять за его девчонкой! Какой-то бред!

Армилл махнул рукой:

— Что ты хочешь, Алоиз? Они оба помешаны на своей значимости. Личности! Совершенно гипертрофированное самомнение.

Стейр просматривал пленку допроса.

— Человечество воспроизводит само себя, — говорила Ярвенна. — Если большая часть человечества — невежественные и нищие люди, они будут раз за разом воспроизводить невежество и нищету. Поэтому для нас недопустимо ваше деление людей на элиту и простонародье. Мы стремимся, чтобы человечество Обитаемого мира перестало воспроизводить энтропию вообще. Смысл нашей цивилизации — эволюция человека. Например, мы не можем допустить, чтобы воспроизведение и развитие нашей культуры зависело от чьей-нибудь личной воли, поэтому земля, недра, воздух и предприятия в нашем мире никогда не могут быть частной собственностью. Мы верим и в природную доброту человека, но благо не может исходить ко всем из рук одного. Защищая свое право на биологическую и культурную эволюцию, мы считаем возможным с помощью закона или даже силой препятствовать тем, кто хотел бы для себя лично более гуманных и выгодных условий, чем для всех остальных людей.

Агент, проводивший допрос, обратился к Сеславину:

— Вы работаете на производстве, не так ли? Вы убеждены, что можете судить о решениях властейсвое, понимать их действия, хотя сами не являетесь профессиональным управленцем?

— По-вашему, управленец — кто: пастух, конвоир, поводырь? — нахмурился парень.

— У вас верят, что правитель делает что-то непостижимое, и с каждым его шагом связана судьба миллионов, — терпеливо объяснила Ярвенна, — а миллионы непосвященных стоят вокруг, наблюдают за священнодействием и выполняют приказы. Иногда ваши журналисты или политики истолковывают им смысл "обряда" и намекают на то, что глубинная его суть все равно останется для людей непонятной. У нас все не так. Я уже сказала, каков главный принцип нашей жизни. Правительству приходится действовать в границах всем известных и общепринятых ценностей. Один наш философ сказал: "Мы правим своим вождем, чтобы он правил нами".

— Вам никогда не приходило в голову, что ваши правители вам лгут? — спросил агент.

— Мы так не думаем, — отрезал Сеславин. — Но предположим, что лгут. Это хорошо, когда правители вынуждены лгать народу, скрывать от него правду, говорить вслух только справедливые вещи, а закон нарушать втайне и дрожа от страха. В стране, где все устроено плохо, правителям не приходится ничего прятать и лгать, они просто все делают по-своему.

Алоиз Стейр стиснул зубы. Он понимал, каким хочет видеть его этот фанатик: боящимся прогневать народ, лгущим, суетящимся, воровато осмеливающимся пользоваться доступными ему благами. Нет, Стейр не лжет! Он давно уже диктует людям, во что они должны верить.

Армилл и Стейр часто завтракали вдвоем. Армилл всегда ел охотно и много, Стейр большей частью пил и рассуждал.

С того момента, как канцлер отдал приказ стимулировать паразита, чтобы он питался более жадно и на один уровень поднял общее могущество ивельтов, прошло достаточно времени. Нынче утром Стейр из озорства сжал в ладони бутылку коньяку — и она лопнула, оцарапав его стеклом. Стейр с усмешкой посмотрел на окровавленную руку — как на глазах затягиваются порезы, не оставляя после себя даже следа.

— Пора отправить наших гостей обратно в их мир, — сказал он Армиллу. — Нужно только напоследок сделать две вещи.

Армилл понимающе посмотрел на него:

— Материалы для психокоррекции готовы.

— Отлично. Все, как я говорил?