Земля горячая - [52]

Океан дышит в лицо свежестью и силой. С недавних пор он стал мне еще ближе и понятней, как день ото дня становится понятней характер доброго, не совсем уравновешенного, чуть-чуть взбалмошного друга. Я стою на берегу, и воображению моему рисуется город будущего — Усть-Гремучий. Он под стать океану — вольный, большой, белокаменный и далеко виден с рейда…

Перед моими глазами будущий порт: огромные краны, белоснежные океанские лайнеры, красивые двух-и трехэтажные дома на крепком фундаменте, не боящемся землетрясений. Все это будет построено скоро, очень скоро!

Прошло восемь дней, как я вернулась на берег, а душа моя до сих пор переполнена радостью. Поскорей бы приехала Шура, так много хочется рассказать ей! И прежде всего, конечно, об Игоре. Он заслонил сейчас все и вся. О жизни с Валентином почему-то думается как о промелькнувшем сне. Даже не напомнит о себе весточкой. Человек! А Игорь… От него на имя начальника порта пришло двенадцать радиограмм, слал их и Толе, и Сашке.

«Сообщите, что с Певчей. Какая нужна помощь…»

Милый мой Игорек, ты по-прежнему тот же — при первой беде, постигшей близкого человека, забываешь все и стремишься ему на помощь.

Беда… А была ли вся эта страшная история моей бедой? Нет, не беда для меня это, а счастье! Шесть дней в океане поставили все на свое место. Все — и мое отношение к людям, и сознание своей необходимости здесь. А грузчики… Они оказались неплохими парнями. Правда, один из них поскользнулся… Но хлопцы, по молчаливому согласию, проявили великодушие — простили Матвея и никому не сказали об украденной буханке хлеба. Он, кажется, многое понял и правильно оценил их мужское безмолвное доверие. Когда я вчера была у них в общежитии, Матвей стеснялся поднять на меня глаза. А в Покровском-Дубровском я не чаю души. Достал учебники, хочет пойти учиться в вечернюю школу.

Как хорошо, что Борис и Лешка подружились! Теперь Борис будет чувствовать себя лучше, а то все скрипел: «Кому я нужен, бывший зек».

Одно плохо — Лешку обвинили в гибели катера, а ведь он не виновен ни в чем. Наоборот, Лешка вел себя героически. Надо будет вместе с Баклановым сходить к капитану порта и узнать, в чем дело.

Завтра воскресенье, наши мужчины — Ваня, Лешка и Борис — идут на охоту. Кажется, с ними собирается и Бакланов. Наталья Ивановна смеется над ним: «Какой из тебя охотник, зря ружье лет двадцать висит на гвозде».

У меня тепло и уютно. Санька учил уроки и истопил печку. На столе опять семь радиограмм. Знакомые и родные волнуются, почему впервые за много лет я никого не поздравила с Новым годом. Откуда им знать, где я была! Одна из радиограмм от Шуры: «22 января буду дома». Ура, дома! Шурка тоже считает теперь Усть-Гремучий своим домом!

Зашел Ваня, проговорил, хмурясь:

— Галина Ивановна, Леска психует, у них с Ленкой не все в порядке…

— Что случилось?

— Малый орет благим матом. Бабуска Баклановых говорит, сто он голодный.

— А почему Лена не кормит его?.

— Кормить-то кормит, только не наедается он…

— Странно.

— А вы зайдите. Лена пласет, а Леска молсит. Не могу я…

Я быстро накинула пальто и побежала в соседний подъезд. Действительно, ребенок надрывался от крика, а у Лены по лицу сбегали крупные слезы.

— В чем дело? — спросила я. Лешка махнул рукой:

— Вон дуреха допереживалась из-за меня — молоко пропало, пацан день и ночь орет, охрип и посинел весь…

— А если достать коровье молоко?

— А где они здесь, коровы-то? Борис полпоселка обегал — нету, поехал на ту сторону, через Гремучую…

— У наших есть корова, — вспомнила я о свекрови.

— Борис был уже у них…

— Ну и что?

— Самим, говорят, не хватает.

От возмущения я до боли стиснула кулаки.

— А он сказал, для кого нужно молоко?

— Конечно!

— Я сейчас же сама схожу и договорюсь. Лена, сколько надо?

— Думаю, пол-литра на день хватит, — всхлипывая, проговорила она.

Я зашла домой, повязала голову платком, надела валенки, взяла у Баклановых лыжи — на них скорее доберешься — и пошла к родителям Валентина.

Стучалась долго. И вот наконец услышала, как отодвинулся железный засов, дверь скупо приоткрылась.

— Кого тут черти носят? — послышался скрипучий голос свекра.

— Это я, Галина…

— Заходи, от Вали письмо есть.

Известие это меня почему-то не обрадовало. Я вошла в комнату. Свекровь сидела за столом, на котором стояли бутылка водки и закуска.

Я не сразу обратилась к ней со своей просьбой.

— Что пишет Валентин?

— Живет хорошо, не тужит, платят прилично, спрашивает, как ты тут… не гуляешь ли?

— А можно мне прочесть?

— Нет, матушка, там семейное…

— А я?..

Свекровь ничего не ответила, отец же Валентина грубо выпалил:

— Не шляйся по мужицким общежитиям, тогда и тебе Валентин напишет…

Я еле сдержалась, но не проронила ни слова, подумав: «Не стоит связываться».

Они даже не поинтересовались, как я себя чувствую, как перенесла беду, что было со мной. И это близкие!.. Что ж меня с ними роднит? Совершенно чужие люди из Панина, Владивостока, Петропавловска интересовались моей судьбой, здоровьем, слали письма, телеграммы, а свекровь со свекром, наоборот, вылили на меня ушат грязи.

Я с трудом проговорила:

— У наших соседей, Крыловых, несчастье… Молоко у молодой матери пропало, ребенок кричит…