Земля горячая - [12]
Я была удивлена: до этой ночи Шура никогда не говорила, что ей не нравится в Усть-Гремучем, и никогда не заикалась о том, что поехала сюда не с охотой.
— Иди ко мне.
— А ну тебя!
Вообще-то она любила понежиться на моем топчане: у меня и у Аллы постели мягче всех, — а теперь…
— Иди, что-то скажу.
Что я обещала сказать ей, сама не знаю, но мне очень хотелось чем-то утешить, успокоить Шуру. Откровенно говоря, и я тоже едва не раскаялась в том, что уехала из Панина. Дожди… Разочарование мое росло с каждым днем, но я пока молчала и писать родным о своем настроении не торопилась: ведь оно у меня меняется частенько… А потом врать, что живу хорошо, не хотела, а правду…
Шура, всхлипывая, перебралась ко мне. Мы обнялись, и я тоже всплакнула. Она шепотом спросила у меня:
— Ну, а ты чего слюни распустила?
— За компанию.
Мы обе тихонько рассмеялись.
— Шур, а почему ты говоришь, что поехала сюда не по своей воле?
— Э-э, Галка, ведь я с выговором.
— С каким?
— По партийной…
Она замолчала. Я слушала ее тяжелые вздохи и тоже молчала, но вдруг Шура заговорила. Заговорила порывисто, с какой-то злобой:
— Ты понимаешь, Галка, трудно мне далось ученье, ой как трудно! Ведь я рано осталась без матери, отец женился на другой и помогать мне не захотел. Работала я машинисткой. Сижу, бывало, стучу, а у самой из головы не выходит — как бы институт окончить. — Шура перевела дыхание, как бы собираясь с силой. — На коленках ползла я от курса к курсу. Вот, думаю, после учения заживу по-людски. Трудно было адски, а институт все-таки окончила, и даже с отличием. А толку… Если б оставили в Ленинграде, другое дело, а то получила выговор по партийной линии, да еще и на Камчатку направили…
— Как так?
— Очень просто. Когда началось распределение выпускников, меня пригласили в партбюро института и стали по-товарищески толковать со мной, чтобы я вызвалась поехать на Камчатку. А я отказалась. Уговаривали, просили. Упряма я, понимаешь, иногда во вред самой себе упрямая. Ну, и вкатили выговор. Пришла в общежитие и залилась слезами. Камчатка… Страх какой! Жизнь и так у меня сложилась аховская, а тут опять… Направление на Камчатку представлялось мне каким-то наказанием, несправедливостью.
Всю ночь проплакала. А наутро помчалась в библиотеку и попросила дать мне все, что есть, о Камчатке. Знала — ехать все равно придется. Дали не очень много, но все-таки я вычитала из книг и брошюрок, что климат Камчатки не хуже ленинградского, осадков меньше, одно смущало — землетрясения. Но я надеялась на то, что меня оставят в Петропавловске, и… поехала.
— А выговор?
— Оставили. Говорят: «Поработаешь — снимут». Вот оно, мое упрямство! В Петропавловске меня не оставили, а послали сюда, в Усть-Гремучий. Знаешь, Галина, от одной только этой косы, на которой живем, становится тошно: кругом вода, голо, тухлой рыбой воняет, дождь, тоска… Додумались же на этой проклятой кошке строить порт, да еще перворазрядный.
С гребня палатки на стол полилась вода. Брызги долетели до нас. Шура горячо задышала мне в лицо:
— Ни за что не останусь, ни за что, уеду! Только и знай переставляй топчан из одного угла в другой. Сухого места не найдешь в палатке. Жизнь!..
Во многом Шура была права. В самом деле, как только взбеленится погода, в нашем ковчеге начинается такой шум, так все скрипит, качается и воет, что с ума сойти можно. Я, между прочим, уже привыкла к этому: когда-то в Панине тоже так начинали жить. Мне от шума и хлопанья брезента становится даже веселей, а вот Шура…
— Вон Алке житье — махнула на все рукой, спит, бесстыжая, с Сашкой, — шепнула мне Шура.
Я подняла голову и увидела Сашку на топчане у Аллы.
— Может, он залез погреться? — сказала я.
Шура зло рассмеялась:
— Погреться! Как бы не так!
— Может, любовь… А у тебя была любовь?
— Была…
— И что же?
— Подружка отбила…
— И ты по-прежнему любишь? Где же он?
— Отстань, Галина, не береди душу, и так тошно…
Мы замолчали и незаметно уснули в обнимку. Окончательно пробудилась я от громкого пения. Недавнее тяжелое чувство как-то отошло, забылось. И Шура не подымает на меня глаз, — наверно, стыдно за ночное малодушие. А ребята у нас все-таки молодцы! Честное слово! Сам черт им не брат. Поют, как в первый день приезда, — и хоть бы что!
Песня эта стала как бы нашим гимном. Пели мы ее, когда выезжали из Панина, пели и здесь, в палатке, и по пути на работу.
Хотя погода не сдавалась, жизнь шла своим чередом.
Дожди надолго блокировали палаточный городок. Ходить по вечерам в Усть-Гремучем некуда, есть всего-навсего один небольшой клуб, или, как назвал его Сашка, «клоповник», и то клуб этот не наш, а рыбокомбинатовский, а рыбаки почему-то враждовали с моряками. Особенно невзлюбили они вновь прибывших. Ходили рыбаки и на танцы и в кино в длинных сапогах и гордились своей небрежной рыбацкой выправкой, моряки же не отступали от традиций и к танцам готовились как на парад: гладили брюки, крахмалили воротнички, тщательно брились, одеколонились. За постоянную аккуратность эту рыбаки ненавидели моряков. Но наши посмеивались над ними и спокойно продолжали ходить к ним в клуб на танцы. Вот и сегодня с утра ребята стали договариваться с Аллочкой, чтобы та после работы погладила им брюки. Шура шепнула мне:
В повести «Меж крутых бережков» рассказывается о судьбе современной деревенской молодежи, о выборе ею после окончания школы своего жизненного пути, о любви к родному краю, о творческом труде. Наиболее удачным и запоминающимся получился образ десятиклассницы Фени, простой советской девушки из деревни. Феня предстает перед читателем натурой чистой, целеустремленной и твердой в своих убеждениях. Такие, как Феня, не пойдут против своей совести, не подведут друзей, не склонят головы перед трудностями и сложностями жизни. Василия Золотова читатели знают по книгам «Там, где шумит море», «Земля горячая», «Придет и твоя весна» и др.
Читателям хорошо известны романы Михаила Коршунова «Бульвар под ливнем», «Подростки», сборники его повестей и рассказов. Действие нового романа «Автограф» происходит в сегодняшней Москве. Одна из центральных проблем, которую ставит в своем произведении автор — место художника в современном обществе.
Владимира Войновича, как автора, не надо представлять. Кто не читал — сам виноват. А что такое сказки, знает каждый ребенок! Хотя эти сказки следует все-таки сначала прочитать: слишком не реальные, слишком грустные, слишком на смех.
Зафесов Геннадий Рамазанович родился в 1936 году в ауле Кошехабль Кошехабльского района Адыгейской автономной области. Окончил юридический факультет МГУ. Работал по специальности. Был на комсомольской работе. Учился в аспирантуре Института мировой экономики и международных отношений АН СССР. Кандидат экономических наук В 1965 году пришел в «Правду». С 1968 по 1976 год был собственным корреспондентом в Республике Куба и странах Центральной Америки. С 1978 по 1986 год — собственный корреспондент «Правды» в Италии.
Читателю широко известны романы и повести Евгения Пермяка «Сказка о сером волке», «Последние заморозки», «Горбатый медведь», «Царство Тихой Лутони», «Сольвинские мемории», «Яр-город». Действие нового романа Евгения Пермяка происходит в начале нашего века на Урале. Одним из главных героев этого повествования является молодой, предприимчивый фабрикант-миллионер Платон Акинфин. Одержимый идеями умиротворения классовых противоречий, он увлекает за собой сторонников и сподвижников, поверивших в «гармоническое сотрудничество» фабрикантов и рабочих. Предвосхищая своих далеких, вольных или невольных преемников — теоретиков «народного капитализма», так называемых «конвергенций» и других проповедей об идиллическом «единении» труда и капитала, Акинфин создает крупное, акционерное общество, символически названное им: «РАВНОВЕСИЕ». Ослепленный зыбкими удачами, Акинфин верит, что нм найден магический ключ, открывающий врата в безмятежное царство нерушимого содружества «добросердечных» поработителей и «осчастливленных» ими порабощенных… Об этом и повествуется в романе-сказе, романе-притче, аллегорически озаглавленном: «Очарование темноты».
Человек и современное промышленное производство — тема нового романа Е. Каплинской. Автор ставит перед своими героями наиболее острые проблемы нашего времени, которые они решают в соответствии с их мировоззрением, основанным на высоконравственной отношении к труду. Особую роль играет в романе образ Москвы, которая, постоянно меняясь, остается в сердцах старожилов символом добра, справедливости и трудолюбия.
Виктор Макарович Малыгин родился в 1910 году в деревне Выползово, Каргопольского района, Архангельской области, в семье крестьянина. На родине окончил семилетку, а в гор. Ульяновске — заводскую школу ФЗУ и работал слесарем. Здесь же в 1931 году вступил в члены КПСС. В 1931 году коллектив инструментального цеха завода выдвинул В. Малыгина на работу в заводскую многотиражку. В 1935 году В. Малыгин окончил Московский институт журналистики имени «Правды». После института работал в газетах «Советская молодежь» (г. Калинин), «Красное знамя» (г. Владивосток), «Комсомольская правда», «Рабочая Москва». С 1944 года В. Малыгин работает в «Правде» собственным корреспондентом: на Дальнем Востоке, на Кубани, в Венгрии, в Латвии; с 1954 гола — в Оренбургской области.