Земли обетованные - [174]

– Игорь, ты должен быть доволен, – сказала Надя, – ведь это и было целью твоего приезда?

Игорь подумал, что судьба смеется над ним: он так мечтал вновь увидеть жену, а теперь она уезжает – и в чем-то благодаря ему. Надя вышла с сигаретой на балкон и позвала Игоря.

– Я волнуюсь за Петра, у него все плохо. Он осознал, что натворил, разоблачив тебя, и теперь не смеет появляться, считает, что его вина непростительна; я уговаривала его приехать и поговорить с тобой, но он боится. Ты сердишься на него?

– Конечно нет. Я прекрасно понимаю, какую боль причинил ему, когда бросил таким маленьким; передай Пете, что я люблю его, что он остается моим сыном и я очень хочу с ним увидеться.

– Я предложила ему тоже подать документы на выезд, но он отказался. Все-таки хорошо бы вам с ним встретиться. Я поговорю с ним.

Игорь долго ждал появления сына или какой-нибудь вести от него – может быть, письма, но время шло, а тот все не давал о себе знать. Игорь часто думал о друзьях, оставшихся в Париже, – о Вернере, Леониде и Мишеле; упрекал себя в том, что не сообщил им, где теперь живет, но эпизод с туристами около дома Грибушина остался у него в памяти, и он подумал, что время еще не пришло. Коллеги в больнице очень ценили Игоря – он охотно шел навстречу, соглашаясь дежурить в праздничные дни, и не претендовал ни на какое продвижение по службе. В 1989 году Сергея Девяткова перевели в Пермь, и перед Игорем открылась перспектива занять его место, но он никогда не стремился стать заведующим больницы и поэтому уступил место более молодому врачу. Новый заведующий, узнав возраст Игоря, растерялся:

– Игорь, так тебе уже шестьдесят один год? Ты же имеешь право на пенсию и на заслуженный отдых!

– Если я перестану работать, то пропаду; я – хороший врач, могу еще несколько лет приносить пользу. Хочу работать до тех пор, пока Наташа не выйдет на пенсию, а это будет через восемь лет. Я вроде неплохо выгляжу для своего возраста?

Новый заведующий охотно согласился.

Игорь смог перевернуть ту страницу жизни, где Надя занимала огромное место, и дело не в том, что она вдруг стала ему безразлична, просто Наталья постепенно заполнила пустоту в его сердце. Она овдовела задолго до их встречи. С тех пор как ее муж погиб в дорожной аварии, она не могла избавиться от ощущения, что колеса проехали по ней самой. Она нашла в себе мужество жить дальше лишь благодаря своим детям да еще вере. Наталья не пропускала ни одной церковной службы. Однако в шестидесятые-семидесятые годы регулярное посещение храма, да еще с малолетними детьми, хотя и не было официально запрещено, но осуждалось: тот, кто держится за дедовские суеверия, явно неблагонадежен. Вот поэтому Наталья так и осталась рядовым библиотекарем, в то время как коллеги давно обогнали ее. Вооружившись терпением, Наталья продолжала стойко переносить неудачи. Кто бы мог подумать, что накануне своего сорокалетия, после девяти лет вдовства, она влюбится в человека на пятнадцать лет старше, к тому же еврея и атеиста?!

Раз в неделю, в свой выходной, Игорь на автобусе приезжал в Пермь, и они с Натальей забывали все горести жизни. После того как дети уехали на учебу, Наталья почувствовала себя свободнее: она часто бывала в Кунгуре, проводила вместе с Игорем отпуск и один раз съездила с ним в Волгоград: он очень хотел познакомить ее с дочерью и внучкой. Игорь и Наташа осознавали, что им очень повезло встретить друг друга. И хотя она истово верила в Бога, а он был закоренелым атеистом, это не помешало Наталье после выхода на пенсию переехать к Игорю.

Падение Берлинской стены повлекло за собой самые разные последствия. В странах Восточной Европы оно вылилось в настоящее землетрясение, которое смелó правительства и государственные институты, еще накануне казавшиеся непоколебимыми. Во Франции падение этой далекой стены породило множество общественных дискуссий, но мало кто осознавал, что мир с этого дня бесповоротно изменился. А если бы жителей бывших стран народной демократии спросили, какие изменения они считают самыми важными, они ответили бы: «Мы больше не живем в лагере, осажденном врагами; мы вольны ехать, куда захотим, граница открыта; наша система могла существовать только за стеной; без колючей проволоки нет коммунизма».

Каждый вечер Павел Цибулька смотрел бурные немецкие демонстрации, которые показывали по телевизору в отеле Шестого округа Парижа, где он работал ночным портье. После Германии настала очередь Чехословакии, и Павел не верил своим глазам: пятьсот тысяч человек, собравшихся на эспланаде Летна, возле стадиона Спарта по призыву писателя-диссидента Вацлава Гавела, слушали под дождем Александра Дубчека, героя Пражской весны, произошедшей двадцатью годами ранее, который дорого заплатил за стремление демократизировать Социалистическую республику. Каким чудом объяснить то, что не появился ни один полицейский и не арестовал его? Бывший лидер требовал свободных выборов, народ устраивал бурную овацию, и никто не пытался заткнуть ему рот. Павел был неверующим, однако он подумал: «Спасибо Тебе, Боже, что дал мне увидеть, как сдох этот монстр!» Впервые за долгое время он почувствовал прилив радости.