Земли обетованные - [156]

– Я никогда не говорил, что хочу сменить веру, сказал только, что месса шикарная, пение такое красивое и рождественский вертеп с фигурками и яслями тоже; по-моему, послание любви Христа – это здорово, мне было интересно его понять, мне нравится, как он говорит: «Возлюбите друг друга».

Шарли нашел на скамье в храме оставленный кем-то требник и теперь увлеченно читал Послания апостолов и Евангелие, попутно засыпая Розетту вопросами, на которые она не знала ответа: «Как Иисус ходил по водам? Это какой-то фокус? А его бесчисленные исцеления – это действительно чудеса? Достаточно ли сильно верить, чтобы они произошли? Может ли любовь вылечить?» Это была великолепная, ошеломляющая религия по сравнению с его собственной – строгой и даже суровой, где нужно без конца падать ниц, в сущности не получая взамен ничего особенного; и эта внешняя религиозность в сочетании с недостатком сострадания к своим же братьям по вере и с вечной готовностью зарезать ближнего как можно искуснее – все это сильно его разочаровывало.

Франк вновь открыл Коран, подаренный Хасаном, и перечел несколько сур; но у него не было ни времени, ни желания вести с бакалейщиком бесконечные споры. На следующей неделе обсуждение было коротким: «Ничего не меняем, я продолжаю платить». Но их духовная близость пропала. С этого дня отношения между Франком и Хасаном были омрачены подозрениями, былая дружба оказалась под угрозой. Остались только продавец и покупатель, а между ними – Шарли, которому не понравилось, что в Вербное воскресенье его лишили мессы. Он рассердился и, естественно, нашел поддержку у Розетты.

– Католиком становятся не оттого, что ходят к мессе, к тому же у него есть право на собственное мнение, – заявила она.

– Послушай меня, Шарли, – сказал Франк, – когда ты будешь самостоятельным, можешь делать что угодно, но пока ты живешь в этом доме, все останется как есть. Ты волен размышлять о чем угодно, но молча; не нужно делиться этим с людьми, которые подумают, что ты их предаешь, а я тебя к этому подталкиваю.

И снова Шарли сказал себе, что Розетта его понимает, а Франк – нет. Ему так нравились эти таинственные песнопения, которые уносят куда-то, вызывают дрожь и заставляют душу взмыть к самому куполу; эти огоньки свечей, дрожащие у ног хрупкой черной Мадонны, и слова любви, – ну да ничего, скоро он избавится от опеки Франка и будет жить так, как ему захочется. Все считали Шарли своенравным подростком с задержкой развития; в его возрасте естественно стремиться познать мир и испытывать трудности, ища свой собственный путь в этом вселенском кавардаке; окружающие надеялись, что его строптивость с возрастом пройдет, но никто не понимал, что же творится в его душе. Даже он сам. На самом деле он так и не смирился со смертью отца, которого убили на его глазах солдаты Фронта национального освобождения; в Алжире нелегко быть сыном харки. Живя с Франком, он чувствовал себя защищенным, но ненависть никуда не ушла, она была все такой же острой и распространялась по капиллярам души не только на самих палачей, но и на их религию. Выбор будущего уже был им сделан раз и навсегда, он просто еще не сформулировал его.

* * *

Виктор Маркиш относился к категории хладнокровных натур и был типичным продуктом партийной школы; иначе он не мог бы работать в КГБ после того, как его отец предал свою родину. Виктор был «ошибкой молодости», его мать после очередной комсомольской вечеринки, потеряв голову от прекрасных глаз одного резвого товарища, забеременела от него и решила сохранить ребенка. Виктор мог на пальцах перечесть, сколько раз он видел отца. Их последняя встреча состоялась в 1951 году, когда мальчику исполнилось тринадцать лет; до этого он долго не видел отца и теперь восхитился этим человеком, невероятно красивым в своем мундире защитного цвета со множеством орденов и знаков отличия, которые внушали почтение окружающим. Когда Саша встретился со своим почти случайным сыном, которого практически не знал, его поразило их внешнее сходство; он подумал: «Этого парня я не смогу не признать». И почувствовал, что уже испытывает привязанность к подростку, который словно был его отражением: потрепав сына по щеке, он спросил, чем тот планирует заняться в будущем, и оторопел, услышав в ответ: «Тем же, что и ты».

Виктор выделялся среди пионеров, а потом и комсомольцев своей приверженностью принципам ленинизма: он без колебаний доносил на товарищей, если те хотя бы на волосок отходили от линии партии, и на колхозников, по его мнению отлынивающих от работы, которых он встречал в летних трудовых лагерях; за это его четыре года подряд назначали знаменосцем комсомольской дружины. Благодаря своей общественной активности Виктор поступил в Московский военный институт иностранных языков, где его завербовал КГБ, после чего он стал быстро продвигаться по служебной лестнице. Он работал не покладая рук, пока не попался на глаза Юрию Андропову. Тот искал талантливых единомышленников, разбирающихся в экономике, которые не скомпрометировали себя работой в органах при Сталине и Хрущеве, что было далеко не просто. Поэтому, когда в 1967 году Андропов стал главой КГБ, Виктора взяли в только что созданное подразделение по борьбе с экономической преступностью и доверили ему строительный сектор, в котором из-за деятельности подпольных структур поток государственных средств растекался по личным карманам; где происходило масштабное разворовывание цемента, древесины и прочих строительных материалов; где на всех уровнях расцветало взяточничество. Виктор почти сразу показал себя эффективным и неподкупным сотрудником; он раскрыл несколько хорошо организованных преступных схем, после чего прослыл человеком влиятельным и очень опасным.