Земли обетованные - [151]

Франк приехал в министерство; не успел он войти в свой кабинет, как раздался телефонный звонок, и сотрудник службы внутренней безопасности сообщил, что некий Мишель Марини и сопровождающий его владелец фотоагентства, находящиеся сейчас в Кайруане, прибудут в начале дня в алжирский порт; они запросили аккредитацию на различные мероприятия фестиваля. Франк подумал, что это не самое подходящее время для приезда в Алжир, однако Мишель был единственным членом его семьи, которого он был бы рад увидеть снова, не считая отца, разумеется. Но они оба принадлежали к ушедшей эпохе. Знает ли Мишель что-нибудь о его деятельности в Алжире? Или он оказался здесь по чистой случайности, из-за фестиваля?.. «Я не хочу его видеть. Я начал новую жизнь. О чем нам с ним говорить? О наших печалях? О сожалениях? Как объяснить все, что произошло? Он меня не поймет. А что мы скажем друг другу, когда будем прощаться? До встречи еще через двадцать лет? Их жизнь меня не интересует, я давно перерезал пуповину, и начинать с нуля было довольно трудно. Важно лишь то, чем мы живем в настоящем, и завтра будем жить с теми, кого любим. Сегодня у меня новая семья. И старая – не в счет. Я ничего не выбирал, ничего не решал. Я просто должен быть последовательным и идти своим путем».

Франк позвонил агенту службы внутренней безопасности и распорядился: «Когда приедет Мишель Марини со своим коллегой, вы не должны впускать их в страну. Придумайте любую причину: например, что у них нет виз или аккредитации. А лучше не давайте никаких объяснений, просто вежливо сообщите, что им запрещен въезд на территорию Алжира. И посадите обоих на теплоход, чтобы они отбыли вместе и немедленно».

Франк не смог удержаться и приехал на пристань. Из кабинета таможни, глядя в щели жалюзи, он наблюдал, как полиция задерживает Мишеля и Филиппа Моржа. Начальник таможни внимательно изучил их паспорта и, не говоря ни слова, исчез на полчаса, а вернувшись, объявил, что они должны сесть на первый же теплоход, который идет до Марселя. Франк не ожидал, что реакция будет такой бурной; он не слышал, что говорит Филипп Морж, но, судя по всему, тот был в ярости. Франк приоткрыл дверь кабинета: Морж требовал, чтобы ему позволили связаться с французским послом, которого он знал лично, и с каждой минутой все больше выходил из себя, тем более что таможенник держался совершенно невозмутимо. Но в какой-то момент Морж вдруг сдался и замолчал. Их отвели в зону посадки. Мишель за все это время не сказал ни слова; пытаясь успокоить своего шефа, он положил ему руку на плечо, но тот оттолкнул его. Франк отметил, что младший брат вырос и отпустил длинные волосы. Глядя ему вслед, он почувствовал укол в сердце: упущен единственный шанс, когда он мог обнять Мишеля, расцеловать его. В конце концов, большего и не требовалось. Но он только пожал плечами, сказав себе, что, видно, так до конца и не избавится от своей сентиментальности.

Филипп Морж воспринял этот запрет как личное оскорбление, о котором с гневом вспоминал долгие годы, накапливая все новые хитроумные объяснения и гипотезы. Он так и остался при убеждении, что стал жертвой завистливого конкурента, сумевшего оттеснить его, – конечно, за взятку! Подавленные этой неудачей, они с Мишелем вернулись в Кайруан и прибыли в Марсель как раз вовремя, чтобы увидеть репортаж о том, как Нил Армстронг делает первый шаг на Луне.

* * *

Это был великий день. Из тех, что случаются один-два раза в жизни; веха, отмечающая наше существование и остающаяся в памяти навечно, как, например, свадьба, рождение ребенка, смерть любимого человека. В эту среду, 2 декабря 1970 года Франк осуществил свою мечту: он стал алжирцем, без сожаления отказавшись от французского гражданства. Путь к этой цели, которую он поставил себе, вернувшись в Алжир, не был усыпан розами, это была борьба.

А теперь пришло вознаграждение за службу.

Зал заседаний Министерства промышленности оказался слишком мал, чтобы вместить толпу друзей и чиновников (последних, разумеется, было значительно больше), спешивших поздравить его, пожать ему руку или обнять. Перед Франком проходили незнакомые люди, и он улыбался им; других он едва знал, но тепло благодарил, обещая в скором времени увидеться. Русские, чехи, кубинцы, болгары – каждая дружественная страна направила в Алжир своего представителя, каждое министерство – своих сотрудников. В большом количестве прибыли местные генералы и полковники. Сам президент Бумедьен прислал личного секретаря. Его дружеское объятие привлекло всеобщее внимание и было встречено аплодисментами. Франк не заблуждался на сей счет, понимая, что этими почестями обязан статусу ближайшего соратника Мимуна Хамади, близкого друга президента. Хамади тоже принимал поздравления с подобающей скромностью; его супруга, стоявшая рядом, целовалась с женами сановников рангом ниже, сообщая им о предстоящем ужине.

Единственным другом-французом на этом празднике оказался Люсьен: «черноногих» практически не осталось; даже те, кто родился в Алжире, бежали или были изгнаны, да и большинство приезжих специалистов, работавших по контракту, также ждала высылка на родину.