Зеленый автомобиль - [52]

Граф молчал: серьезность положения была ему теперь ясна. Но он попытался сохранить хладнокровие и даже попробовал иронизировать.

— Преклоняюсь перед вашей проницательностью и добросовестным отношением к делу,  — ответил он.  — Хорошо… допустим, что дело обстоит именно так, как вы говорите. Что же вам угодно от меня, если вы и без того так хорошо осведомлены?

— Простите, граф. Прежде чем ответить на ваш вопрос, мне хотелось бы выяснить положение. По всей вероятности, вы имели причины внезапно покинуть Вену и поселиться в Швейцарии. Доискиваться до сути этих причин не входит в мою задачу. Во-первых, я не имею на это предписаний, во-вторых, законы страны, в которой мы находимся, не дают мне на это права.

— Совершенно верно,  — спокойно отозвался граф.  — Что же дальше?

— Я весьма заинтересован убийством на Грилльхоферштрассе,  — продолжал комиссар,  — и обращаю ваше благосклонное внимание на то, что Швейцария в уголовных делах выдает лиц, подлежащих суду, и не допускает никаких послаблений. Поэтому предоставляю вам на выбор: или отвечать на мои вопросы, или вернуться со мной в Вену, где вас заставят наряду с этими вопросами отвечать и на некоторые другие.

Граф откинулся на спинку кресла, задумчиво устремил взгляд в потолок и спросил затем по-прежнему спокойно:

— Как вы можете заставить меня вернуться с вами в Вену?

— Я обращусь к содействию здешних властей.

— В каком же преступлении вы меня обвините?

— Ни в каком. Я потребую вашего ареста по подозрению в соучастии в убийстве!

— Так! Другими словами, если я откажусь отвечать или ответы мои покажутся вам неудовлетворительными, вы арестуете меня при посредстве здешней полиции. Ну а если я буду иметь счастье заслужить своими ответами ваше одобрение?

— Тогда я сегодня же уеду в Вену, а вы можете делать все, что вам заблагорассудится.

Граф Гейнен подошел к балконной двери и устремил задумчивый взор на синевшее перед ним Женевское озеро.

Затем он решительными шагами вернулся к своему креслу и занял прежнее место против доктора Мартенса. Спокойным голосом, не выдававшим охватившего его волнения, он проговорил:

— Будем говорить откровенно. Я в ваших руках. Спрашивайте, я скажу вам все, что знаю.

— Повторяю вам, я интересуюсь лишь убийством на Грилльхоферштрассе, ничем другим.

— Я скажу всю правду. Спрашивайте.

— Вы были у Кастелламари в момент убийства?

— Да. Было половина девятого вечера. Георг сидел у стола, на котором стояла маленькая лампа. Я стоял около него. Мы разговаривали. Вдруг послышался звон разбитых стекол, и Кастелламари безжизненно откинулся на спинку стула. Я не мог понять, что случилось. Выстрела я не слышал. Мертвенная бледность разлилась по лицу Георга… он схватился рукой за голову. Я помог ему приподняться, думая, что ему сделалось дурно. Тут только заметил я его остановившийся взор и кровь, каплями стекавшую из ранки на левом виске. Он захрипел у меня на руках… и все было кончено. Не желая быть застигнутым в такой обстановке, я бросился бежать. Я решил отправиться на маскарад в Софийский зал, где должна была быть сестра Кастелламари. Ее я не нашел, но встретил госпожу Зельгейм и поручил ей передать баронессе ужасную весть. Вот все, что я знаю.

— Вы помните наверно, что не слыхали выстрела?

— Наверно. Даже звон стекла был так тих, точно с улицы бросили в него камешком. Короткий, резкий звук, будто лопнуло стекло.

— Не можете ли сообщить мне каких-нибудь дополнительных обстоятельств, которые могли бы пролить свет на это дело? Не виделись ли вы, например, с Кастелламари в другом месте, кроме его квартиры на Грилльхоферштрассе?

— Как же, виделся. В Вену он приехал первого января и поселился сначала в отеле «Блерн». Случайная и, должно быть, неприятная встреча заставила его переехать на Грилльхоферштрассе, чтобы замести следы. Не знаю, имеет ли это отношение к его смерти, не думаю. Кажется, дело касалось какой-то старой любовной истории.

— Он никого вам не называл?

— Называл, но повторяю, это к делу не относится. Он встретил подругу дней былых, как говорится, и, не желая, чтобы его тревожили, решил лишить ее возможности его разыскать.

— Не произносил ли он при вас имя Мары Цинцинатти?

Граф Гейнен с удивлением взглянул на говорившего.

— Совершенно верно, произносил. Но откуда вы это знаете?

— Я должен попросить вас подробно передать мне все, что известно вам об этой встрече, так как Мара Цинцинатти вот уже несколько дней, как обратила на себя особое внимание полиции.

— Кастелламари справлялся у меня, не знаю ли я дамы, урожденной Мары Цинцинатти, бывшей наездницы. Я ответил отрицательно и в свою очередь полюбопытствовал узнать, почему он так интересуется этой особой. «Она когда-то сыграла большую роль в моей жизни,  — ответил он,  — и принесет еще мне несчастье. Вчера, когда я переходил улицу около церкви Святой Марии заступницы, она вдруг вышла мне навстречу из какого-то модного магазина. Я узнал ее сейчас же, хотя она довольно сильно изменилась. Сердце у меня сжалось, когда она внезапно появилась передо мной, и я увидел ее сверкавшие ненавистью глаза. Позднее я узнал, что она была у швейцара и спрашивала господина Кастелламари. Но швейцар ответил ей, что такого жильца не имеется, так как я был прописан под именем Адольфа Штребингера». Кастелламари, как сейчас помню, закончил свой рассказ следующими словами: «Если со мной в ближайшие дни что-нибудь случится, то вам не придется ломать себе голову, чтобы открыть виновника, обратитесь к Маре Цинцинатти — это будет делом ее рук».