Зеленоглазка - [21]

У нас были общие любимые дела, которые мы всегда выполняли вместе. Например, подведение баланса – это же был целый праздник. А еще в маленьком дворике за магазином мы разбили небольшой палисадник, в котором, как правило, ничего не вырастало. Но когда, несмотря на серый от копоти лондонский воздух, нам все же удавалось хитростью выманить из неуступчивой почвы хоть один зеленый росточек, для нас это тоже был огромный праздник. Иногда, когда у Элиу уставали глаза, я читала ему газеты, и он, бывало, подстрекал меня поспорить с ним – о политике, о принце-консорте, о нашем господстве в Индии. И в итоге он всегда говорил мне, что я знаю больше, чем полагается женщине, и что будет лучше, если я научусь это скрывать.

Конечно, он многое дал мне, но было и то, что отнял. В частности, одежду. Он сам снабжал меня тканями со склада, чтобы я училась шить платья. Как ненавидела я эти тошнотворные серые и коричневые робы, которые он от меня требовал – и никаких кружев или украшений, чтобы хоть как-то оживить их! До чего же уродливы были шляпки – на такую не позарился бы ни один посетитель. Он покупал их где-то подешевле, вместе с ботинками. Никогда я не прощу ему эти платья, эти мрачные старушечьи платки.

– Ты не леди, – внушал он мне, – и нечего с них обезьянничать.

Возможно, поэтому я с таким трепетом относилась к платью из зеленой шотландки, которое отец купил мне перед самым отъездом; кстати, это был его первый и последний подарок. Наверное, когда Элиу умер, отцу впервые пришло в голову, что я уже женщина, а не часть магазинного имущества.

В своем завещании Элиу отписал мне несколько книг – это более походило на жестокую насмешку, призванную напомнить мне, кто я такая. Но я все же сохранила одну из них – ту самую, что теперь лежит в «Арсенале старателя».

Может быть, мне приятнее было получить от Элиу хоть насмешку, чем вообще ничего.

– Я думал, он оставит Тебе немного денег, – ворчал Джордж.

Он был большим мастером тратить чужое добро. Я только пожала плечами. Лично я и не ожидала, что Элиу оставит мне деньги. Он ценил их больше всего на свете и ни за что не стал бы растрачивать на людей, не связанных с ним кровным родством. Поэтому он все завещал своему племяннику, которого не видел много лет.

Но в конце концов можно считать, что старик оставил мне лучшее наследство, какое только мог – жестокий урок жизни, осознание того, что я должна добиваться всего сама, не надеясь ни на чью поддержку, а только на собственную энергию и ум. В какой-то степени благодаря ему я стала тверже и сильнее, а может быть, он понимал, что это лучшее, что он мог для меня сделать.

Наверное, именно поэтому меня так тянуло к Розе – она была полной моей противоположностью. Ее путь к успеху и достатку обещал быть ровным и гладким, как кожа на ее прекрасном лице. Кроме того, она унаследовала от матери удивительную щедрость, из-за которой я готова была простить ей ее несносные детские капризы. Вчера она без разговоров пустила меня к себе в палатку и поделилась со мной туалетными принадлежностями, а сегодня она готова была признать меня чуть ли не членом семьи. Вероятно, когда человек очень уверен в себе, ему незнакомо чувство ревности, так как он не допускает и мысли, что найдется кто-нибудь, кто мог бы с ним соперничать. Я знала, что очень скоро она начнет помыкать мной так же, как она помыкает братьями и отцом. Но я уже заранее представляла, что мне будет только приятно что-нибудь для нее сделать. Для меня это было началом любви.

Все знали, что завтра утром Ларри уедет в Мельбурн. Это действовало угнетающе – и даже на меня, хотя по большому счету мне не было дела, уедет он или останется. Напротив, я должна была радоваться его отъезду – все-таки он смотрел на меня с подозрением. Однако радости я совсем не ощущала. Как бы там ни было, в этом незнакомом мире он был нашей надеждой и опорой. А уже с завтрашнего дня Дэну с сыновьями придется без него обходиться – здесь было из-за чего упасть духом.

Вечером Кейт собрала всех для молитвы. В трудные моменты она становилась набожной. Я была другого воспитания и едва сдерживала улыбку, вспомнив, как Элиу с пеной у рта презирал и ненавидел «папистов», всячески побуждая к этому меня. Теперь мне оставалось лишь удивляться, что такого уж страшного он мог найти в этих людях, – вот они подошли к костру и, подчиняясь требованиям Кейт, встали возле него на колени.

– Пресвятая Богородица… спаси и сохрани нашего Ларри, – начала Кейт.

Забыв, что я в жизни не помышляла ни о каких молитвах и, уж точно, никогда в них не верила, я принялась шептать вместе с ними:

– Спаси и сохрани его…

Пожалуй, я уже слишком далеко зашла в своей любви к ним…

Перед тем как лечь спать, я отметила про себя, что закончился еще один день без Гриббона, и меня пока не начала ловить полиция. О последующих днях, которые могли оказаться совсем другими, я старалась не думать. Мне хотелось наслаждаться сегодняшним.

Глава третья

За те недели, что отсутствовал Ларри, мы воистину стали частицей Балларата – мы приняли его серый цвет, никто больше не считал нас новичками. Все оборки на платьях Кейт и Розы, не говоря уже о моем, насквозь пропитались грязью, которая при высыхании превращалась в пыль, что в общем-то не играло роли, так как бороться невозможно было ни с тем, ни с другим. Фланелевые рубашки и молескиновые брюки мужчин пришли в негодность; их шляпы были все в разводах от пота и воды. На руках у них вздулись пузыри, которая сначала гноились и кровоточили, а потом затвердели и стали простыми мозолями. Они уже знали, с какой частотой следует опускать в землю кирку, чтобы добиться оптимального результата. Они познали и коварство эвкалиптовых листьев, так и норовящих залететь в чашку с чаем, особенно если она специально оставлена, чтобы утолить полуденную жажду. Они научились правильно вести себя, говорить то, что нужно, и должным образом реагировать на происходящее. Единственное, в чем они не преуспели, – это в добыче золота, пусть даже небольшой ценности.