Зелёная земля - [18]

Шрифт
Интервал


Под пулями или стрелой,

где нынче без низа и верха

возводится дом нежилой, -

не стой на окраине века.

* * *

На глухом перекрёстке столкнувшихся дат,

между старым и новым обетом,

растерялась душа, и огни не горят,

и над всею Москвою натянут канат,

и не хочется думать об этом.


Что за грусть, моя радость, а впрочем, молчи:

всякий канатоходец с приветом -

и особенно канатоходец в ночи,

впрочем, все мы тут странники и циркачи,

и не хочется думать об этом.


И когда наконец – с перекошенным ртом -

отлетит моя жизнь рикошетом

прямо к Вашим ногам, то в луче золотом

не захочется даже подумать о том,

что не хочется думать об этом.

* * *

Почему-то на краешке пропасти -

я заметил, что именно там, -

лезут в голову всякие глупости:

я-тебя-никому-не-отдам.


Это всякие общие глупости,

это искры чужого огня:

я веду себя – вот ещё новости! -

так, как будто ты есть у меня.


А на самом-то деле ты облако,

и хозяин твой, видимо, Бог, -

мне позволено быть только около,

на дистанции в несколько строк.


И железные щёлкают ножницы,

и мне слышится в каждом щелчке:

не ходи за границу возможности,

не мечтай о таком далеке.

Жизнь смеётся – банальная, пегая:

– Я Тебя Никому Не Отдам, -

полоумным анапестом бегая

по твоим драгоценным следам.

* * *

Загорелся фитилёк в ночнике,

заметался мотылёк в уголке,

а часы идут – и сбились с пути,

и показывают грусть без пяти.

И, сама ещё не зная к кому,

занавеска улетела во тьму,

и звезда упала наземь с ветлы,

и глаза твои ночные светлы.

Перед тем как нам с тобою уснуть,

хочешь – я тебе скажу что-нибудь?

* * *

Под нашим оранжевым, в дольках, зонтом,

а нет – так под чёрным зонтом

давай мы окажемся в парке пустом,

а нет – так пускай не в пустом.


Давай громыхать прошлогодней листвой -

старьёвщика лавка, boutique…

Пусть сойка летит над твоей головой,

а нет – так пускай не летит.


Довольно тогда, чтобы в березняке

стрельнула одна свиристель,

а нет – так довольно, чтоб невдалеке

какой-нибудь дрозд просвистел.


Ну ладно, и так, без дрозда, не беда!

И я, одиноко бредя,

твержу: хорошо, пусть не будет дрозда.

Но пусть уж тогда – и дождя!

КРАСКИ
Шесть стихотворений

Александрийская лазурь

Не знаю, чей высокий росчерк

прервал чреду весенних бурь,

но целый день меня морочит

александрийская лазурь.

К чему чужих ремёсел тайны

тебе, – нашептывает дурь, -

что тебе в словосочетаньи

александрийская лазурь?


Всё! – говорю, и – прочь из дому:

лазурь, я не могу без Вас;

всё! – говорю, – что по-другому

нет сил и смелости назвать:

вперёд, вперёд бесповоротно,

где из-за каждого угла

и где из каждой подворотни -

александрийские дела!


Так я, наверно, умираю:

лазурь, не покидай меня,

коснись меня слепой игрою

голубоглазого огня!

Вернув назад всё, что дарили

(гуляли, помню, в золотом!), -

бегу, хватая праздным ртом

лазурь чужой Александрии.


Бьянка ди Венеция

Это только дефиниция,

это больше ничего,

только бьянка ди Венеция -

колокольчик речевой,

это только интонация

из чужого далека:

банка с бьянка ди Венеция

полетела в облака!


Не зелёными каналами,

а канавами в снегу,

а свинцовыми белилами

пробавляюсь как могу -

не весёлыми посулами,

а суровыми «держись!»

…а свинцовыми белилами

угощаю нашу жизнь.


Но отравленная специя

украшает бедный стол -

банка с бьянка ди Венеция

на подносике пустом.


Неаполитанская жёлтая

Что ж так тяжёл и тёмен шёлк твой,

что ж так далёко до весны?

Ты неаполитанской жёлтой

хоть капельку одну возьми,

беспечной кисточкой своею

взмахнув и уронив мазок!

Вот так: теперь уже светлее,

но, может быть, ещё разок?


Или тогда китайской джонкой

в сухие уплывём края,

раз неаполитанской жёлтой

нам не хватает, жизнь моя,

или не так… оставим это:

с нас хватит, жизнь моя, вполне

полоски узенького света

в одном зашторенном окне.


Зелёная земля

Ты помнишь, как толпились годы

на берегу – и в их толпе

зелёная земля свободы

уже мерещилась тебе?

Куда мы только не летаем

с тоски, зелёная земля:

наш рай земной необитаем

и непригоден для жилья!


Да было ль вообще – хоть что-то?

Травинка? Ветка бузины?

Смешно, когда уже все счёты

с судьбою, в общем, сведены -

и даже на хороший ливень

наш небосвод не слишком щедр!

Но вот – просвечивает зелень

сквозь сумрак водянистых недр…

и против всех событий прежних

крутя колесико руля,

ты вновь спешишь туда, где брезжит

твоя зелёная земля!


Умбра

Что там звенит, как будто домбра,

под тонким драпом пальтеца -

без остановки: умбра, умбра…

одна лишь умбра без конца!

Что б ни текло, что б ни горело,

ни бухало над головой -

я тень от Вашего Umbrella

на черепичной мостовой!


Бездумное моё веселье -

быть рядом с Вами целый день

не вымершим, забытым всеми,

последним умбром меж людей.

Не вымершим, забытым всеми…

ах, умбра, умбра, где твой род -

красно-коричневое племя

костры переходивших вброд!


Бакан турецкий

Бакан турецкий, барабан

турецкий – сделал бам-бам-бам:

ах, объяснимся по-турецки

или хотя бы по-дурацки -

поняв друг друга по губам!


И это красное вино -

не по-турецки ли оно,

все тайны мира открывая,

твердит, что выведет кривая

куда-нибудь – не всё ль равно!


И эта красная строка -

не по-дурацки ли легка,

не так же ли в огне запала

спешит: начните как попало,

как можете… жизнь коротка!


Ну что ж, начнём: бакан-бакан… -

молитвой никаким богам

на никаком своём наречьи!

А турок турка не турече -

и все с кистями по бокам!


Еще от автора Евгений Васильевич Клюев
Сказки на всякий случай

Евгений Клюев — один из самых неординарных сегодняшних русскоязычных писателей, автор нашумевших романов.Но эта книга представляет особую грань его таланта и предназначена как взрослым, так и детям. Евгений Клюев, как Ганс Христиан Андерсен, живет в Дании и пишет замечательные сказки. Они полны поэзии и добра. Их смысл понятен ребенку, а тонкое иносказание тревожит зрелый ум. Все сказки, собранные в этой книге, публикуются впервые.


Между двух стульев

В самом начале автор обещает: «…обещаю не давать вам покоя, отдыха и умиротворения, я обещаю обманывать вас на каждом шагу, я обещаю так заморочить вам голову, что самые обыденные вещи станут загадочными и в конце концов непонятными, я обещаю завести вас во все тупики, которые встретятся по дороге, и, наконец, я обещаю вам крушение всех надежд и иллюзий, а также полное попирание Жизненного Опыта и Здравого Смысла». Каково? Вперед…Е. В. Клюев.


Книга теней. Роман-бумеранг

Сначала создается впечатление, что автор "Книги Теней" просто морочит читателю голову. По мере чтения это впечатление крепнет... пока читатель в конце концов не понимает, что ему и в самом деле просто морочат голову. Правда, к данному моменту голова заморочена уже настолько, что читатель перестает обращать на это внимание и начинает обращать внимание на другое."Книге теней" суждено было пролежать в папке больше десяти лет. Впервые ее напечатал питерский журнал "Постскриптум" в 1996 году, после чего роман выдвинули на премию Букера.


Теория литературы абсурда

Это теоретико-литературоведческое исследование осуществлено на материале английского классического абсурда XIX в. – произведений основоположников литературного нонсенса Эдварда Лира и Льюиса Кэрролла. Используя литературу абсурда в качестве объекта исследования, автор предлагает широкую теоретическую концепцию, касающуюся фундаментальных вопросов литературного творчества в целом и важнейщих направлений развития литературного процесса.


Музыка на Титанике

В новый сборник стихов Евгения Клюева включено то, что было написано за годы, прошедшие после выхода поэтической книги «Зелёная земля». Писавшиеся на фоне романов «Андерманир штук» и «Translit» стихи, по собственному признанию автора, продолжали оставаться главным в его жизни.


Андерманир штук

Новый роман Евгения Клюева, подобно его прежним романам, превращает фантасмагорию в реальность и поднимает реальность до фантасмагории. Это роман, постоянно балансирующий на границе между чудом и трюком, текстом и жизнью, видимым и невидимым, прошлым и будущим. Роман, чьи сюжетные линии суть теряющиеся друг в друге миры: мир цирка, мир высокой науки, мир паранормальных явлений, мир мифов, слухов и сплетен. Роман, похожий на город, о котором он написан, – загадочный город Москва: город-палимпсест, город-мираж, город-греза.